Читать книгу - "Неправильные дети - Хана Тук"

Улыбка Гассбик медленно, но верно расползлась по напудренным щекам. Милу сильнее вонзила пальцы в мягкий хлопок тряпичной кошки.

– В таком случае всенепременно начинайте смотреть, – опять просюсюкала Гассбик. – Начнём с самых юных.

Первая сирота, девчушка со светлыми кудряшками и целым созвездием веснушек на личике, поспешно сделала шаг вперёд. Директриса опустила очки на кончик носа и уставилась в свой блокнот.

– Это Джанника, – проскрипела Гассбик. – Около трёх лет. Умеет считать до десяти и понемногу начинает понимать, как пользоваться швейной иголкой и не исколоться при этом в кровь. Джанника идёт в комплекте с плетёной корзинкой и жёлтым хлопковым одеялом.

Фортёйны осклабились малышке.

– Hallo, liefje^[5].

Милу почувствовала, как её тянут за рукав. Она покосилась на Лотту, которая с задумчивым видом разглядывала Фортёйнов.

– Готова поспорить на носок без дырок, что они возьмут Джаннику, – прошептала Лотта. – В семи случаях из восьми забирают самых маленьких. А если у ребёнка веснушки, то шансы возрастают. Выражаясь математически, мы её уже потеряли.

– Может, оно и к лучшему, – прошептала в ответ Милу, посмотрев на Фортёйнов, которые неспешно шли к ним вдоль шеренги. – По-моему, они похожи на расхитителей могил.

Лотта вопросительно вскинула брови, и Милу придвинулась к ней чуть ближе.

– Чёрные ботинки, тёмные плащи. Одежда прекрасно подходит к тому, чтобы красться в ночи и выкапывать трупы, которые можно продать медикам на опыты. Может, они выберут Сема: у него руки – просто идеальные, чтобы лопатой орудовать.

Сем выразительно посмотрел на них, и Милу уткнулась взглядом в ботинки.

«Книга теорий» вдруг мёртвым грузом оттянула ей рукав. Вдруг её родители приедут, когда минуют самые сильные холода? Звучит разумно. Зимой трудно путешествовать, напомнила себе Милу. Ей просто следует быть терпеливее.

– А как тебя зовут, liefje? – спросил господин Фортёйн, обращаясь уже к Фенне.

Внутри у Милу снова всё затрепетало, и она увидела, что Фенна мнёт край передника.

– Итак, Фенна, – гаркнула Гассбик, сверившись с записями в блокноте. – Около двенадцати лет. Абсолютно грамотна, почерк разборчивый. Её кулинарные навыки потрясающи. Идёт в комплекте с корзинкой для пикника, но, к сожалению, без одеяла.

– Какие чудесные рыжие волосы, – изрекла госпожа Фортёйн, схватив девочку за подбородок. – Они напоминают мой любимый оттенок губной помады. Скажи, Фенна, ты поёшь?

В вестибюле внезапно воцарилась тишина, нарушаемая только щёлканьем шестерёнок в часах. Госпожа Фортёйн кашлянула. Плечи Фенны поникли, и она крепко зажмурилась.

– Ох, не стоит задавать ей вопросы, – вздохнула Гассбик. – Она, видите ли, не говорит. Однако, – и директриса повысила голос, – сиротка умеет издавать чудный тихий смех.

– Не говорит? – задумчиво повторил господин Фортёйн. – А это не так уж плохо – завести тихого ребёнка…

– Ох, Барт! Конечно, не стоит! – вскричала его жена. – Что скажут наши друзья?

Фенна попятилась, а Эгберт смело шагнул вперёд. Вытерев запачканную углём ладонь о штаны, он протянул её посетителям. Фортёйны даже не попытались пожать её.

– Эгберт, – доложила директриса. – Около двенадцати лет, азиатского происхождения, подробности неизвестны. Он может назвать все столицы мира и демонстрирует многообещающие успехи в каллиграфии и картографии. Идёт в комплекте с угольным ведром и… – она мрачно посмотрела на мальчика сверху вниз, – вот с этим платком.

– Художник? – уточнил господин Фортёйн.

Он скривился и указал на кусок угля, заткнутый за левое ухо воспитанника.

– Ну… у Эгберта есть художественная жилка, – проронила Гассбик таким тоном, будто признавала, что мальчик любит есть дохлых лягушек. – Так или иначе, он может быть очень полезен, если требуется нарисовать портрет или…

Господин Фортёйн поднял руку.

– Мы бы предпочли взять ребёнка с разумными профессиональными задатками.

– Искусство неряшливо, – добавила госпожа Фортёйн, подчеркнуто глядя на угольные пятна на рубашке Эгберта. – И вульгарно.

И они двинулись дальше.

Сем шагнул вперёд, споткнулся, словно пол внезапно содрогнулся, и Фортёйны попятились. Мальчику удалось устоять на ногах, после чего он прижал обе руки к бокам. Его нос приобрёл ярко-красный оттенок.

– Это Сем, – продолжила Гассбик. – Около тринадцати лет. Эксперт кройки и шитья. Почерк… скажем так, почерк у него с характером. Сем идёт в комплекте с мешком из-под муки, но без корзины и без одеяла.

– Я думал, шитью учатся девочки, – удивился господин Фортёйн.

Его жена повернулась к Гассбик.

– Если ему почти тринадцать, почему его не отдали в ученики?

– Трёхногий осёл и то ловчее будет, – вздохнула Гассбик. – Я находила Сему работу, но хозяева всегда отсылали его обратно! Кстати, благодаря своему росту он стал моим лучшим смахивальщиком паутины. Очень удобно, правда? На него я могла бы сделать скидку.

Сем сконфуженно покраснел, его улыбка увяла.

Госпожа Фортёйн покачала головой.

– Вряд ли. Барт, посмотри на него. Как я найду подходящий костюм для такого мальчика, это ведь не ребёнок, а каланча пожарная! А про его кошмарные волосы я вообще молчу. Нет.

Сем шагнул в строй, плечи его поникли и перекосились. Милу тихо зарычала, не обращая внимания на невидимые иголки, вновь вонзившиеся в уши: они предупреждали, что следует держать себя в руках. Девочка набросила волосы на лицо. Глядя сквозь завесу чернильных прядей, она увидела, как посетители бойко подошли к Лотте.

Госпожа Фортёйн пару раз дёрнулась при виде безрукавки воспитанницы, но прекрасные золотистые кудри, перевязанные изумрудными лентами, похоже, обелили Лотту в глазах женщины.

– Лотта, около двенадцати лет, – сказала Гассбик монотонным голосом и сверилась с записями. – В возрасте четырёх лет освоила таблицу умножения вплоть до числа двенадцать. Она знает множество терминов, теорему Пифагора и число пи. Идёт в комплекте с пустым ящиком для инструментов, розовым хлопковым одеялом и тремя рулонами изумрудно-зелёной ленты.

Господин Фортёйн фыркнул.

– Какой смысл девочке знать теорему Пифагора?

Лотта, державшая руки по швам, сжала кулаки.

– Ох, не волнуйтесь, – быстро проговорила Гассбик. – Уверяю вас, она хорошая, послушная и хозяйственная, как и подобает девочке.

Милу почувствовала, как Лотта напряглась, и подруги искоса обменялись взглядами, выражавшими явное презрение к словам Гассбик.

– Эту отвратительную безрукавку нужно выбросить, а на платье должно быть больше рюшек, – госпожа Фортёйн наклонилась так низко, что её нос оказался на одном уровне с Лоттиным. – Какая же ты миленькая куколка!