Читать книгу - "Дикие груши - Магомед-Расул Расулов"

и уверенности в себе. Конечно, у него есть все основания быть довольным собой. Уж он-то человек твердого слова, Дауд это знал. Знал он и то, что краску ему теперь покупать не придется. Если Дауд забывал о поручении, отец ему не напоминал, но делал все сам, а потом вот так, вроде бы случайно, возвращался к разговору. И Дауд оказывался в безвыходном положении. Объяснять что-то, оправдываться было бесполезно. Но ведь и Дауд не нарочно так поступал. Он просто думал выполнить его поручение попозже и не заметил, как прошло время. Собственные-то дела у него тоже имеются! А отец про это ничего и знать не хочет. Только Дауду показалось, что он человек взрослый, отец тотчас же напомнил ему: «Мальчишка ты, а не мужчина!» Лучше бы он его ударил, лучше бы…

— Алло! «Скорая?» Примите срочный вызов… Сердце… Адрес? Запишите… — В голосе отца были тревога и растерянность.

Дауд выскочил из комнаты и на диване увидел маму, побледневшую от боли.

— Встречай машину! — бросил отец, даже не взглянув в его сторону.

* * *

После укола и лекарств Майсарат уснула. А когда проснулась, то сердце уже не болело, но во всем теле была такая слабость, словно она очнулась после долгой и тяжелой болезни.

Рядом крепко и спокойно спал Умалат. Как всегда. А почему бы и нет? «Скорую» вызвал, проследил, чтобы все сделали как надо… Никто не мог бы упрекнуть его в невнимательности. Значит, можно спать спокойно. Почему же это ее так раздражает? Может, просто нервы?

Майсарат тихонечно встала и, пошатываясь, хватаясь руками за мебель, пошла в комнату Дауда. Бледный свет уличной лампы, пробиваясь через окно, освещал комнату призрачным светом. По своей многолетней привычке она поправила сыну одеяло, постояла, прислушиваясь к спокойному, ровному дыханию. Потом, наклонившись, нежно коснулась губами лба, словно это не она, а он был болен, и так не поняла, губы ли ее оказались такими холодными или голова сына горячей.

Дауд проснулся, но не открыл глаз, прислушиваясь к тому, что происходит. Он понял — рядом мама. Она часто заглядывала к нему среди ночи проверить, спит ли он, не раскрылся ли. Как и в детстве, она старалась уберечь его от болезней, бессонницы, неприятностей. Она защищала его даже от жесткой требовательности отца. Стоило отцу повысить на него голос, как мама тут же кидалась на выручку, будто отец не желал ему добра, а был его обидчиком. Дауд понял, почему мама пришла к нему — она слышала вчера рассерженный голос отца и подумала: вдруг отец был несправедлив и сын не может заснуть, переживая незаслуженные попреки? Слышала бы она, как обидно обозвали его мальчишкой… Но он никогда не скажет об этом матери — зачем понапрасну причинять ей боль…

Дауд чувствовал на себе материнский взгляд, и это его беспокоило. Чуть приоткрыв один глаз, он украдкой глянул на мать. Ого! Как похожа она на привидение в длинной ночной рубашке. Что же она не спит? Он перевернулся на другой бок и легонько захрапел.

Майсарат облегченно вздохнула и ушла в свою комнату.

Спать не хотелось. Вчера на работе в обеденный перерыв они, как всегда, пили чай и вели неторопливые разговоры, в которых бытовые вопросы причудливо чередовались с обсуждением статей из популярных журналов. Говорили о том, что, например, современная медицинская наука, их коллеги-врачи, можно сказать, они сами, ликвидировали во всем мире оспу. И что же? Вместо нее появились десятки других болезней, о которых они раньше и понятия не имели и перед которыми также бессильны, как когда-то перед оспой. Парадокс, да и только. О том, что люди стали лучше жить и несравненно лучше одеваться. О том, что сейчас особенно модно и в каком возрасте как лучше одеваться, Майсарат было приятно услышать: ее считают женщиной модной, с хорошим вкусом, с чувством стиля. Обычно не очень разговорчивая медсестра Тамара, по прозвищу Простушка, сказала с улыбкой:

«Ну, имей муж мой такую доходную работу, и я бы сумела одеваться не хуже».

В ее словах не было ни зла, ни иронии. Она всегда была мягкой и деликатной, и это позволяло ей говорить человеку правду без опасений быть неправильно понятой. Жили они с мужем не так уж богато, но дружно. Муж ее был каменщиком, они любили друг друга и растили троих детей. Считалось, что счастье и благополучие семьи держалось на Простушке, ее доброте и чуткости. Наверное, так оно и было. Вообще никто никогда не брал под сомнение то, что она говорила. Но Майсарат всегда казалось: счастью Простушки и ее семьи никто не завидует. И Майсарат относилась к ней всегда чуть-чуть снисходительно. Словно Простушка жила в какой-то другой жизни, как бы худшего сорта.

Поэтому, наверное, Майсарат сначала просто не обратила внимания на ее слова об Умалате. А вот как вспомнила сейчас об этом, вдруг отчетливо поняла: у Простушки тоже была некоторая снисходительность по отношению к ней. Она как будто бы и не отвергала права на такую жизнь и вроде бы сама была не прочь модно одеваться, но все-таки для себя такой жизни не хотела.

Ее рассуждения многим казались наивными. И Майсарат тоже. Однако в ней всегда ощущалась цельность, а за тем, что она говорила и делала, угадывалась особая крестьянская основательность и чистота. В своем дешевом ситцевом платье она чувствовала себя увереннее и счастливее, чем Майсарат в очередном модном и дорогом. В ней было спокойствие осознанного человеческого достоинства, которое идет именно от этой цельности, а не от высоких должностей или дорогой красивой одежды. Сейчас Майсарат поняла это отчетливо. И ей стало грустно.

Майсарат родилась в горах. Ее родители были колхозниками. Кроме нее, в семье было еще много детей. Жили они трудно. Никаких книг, кроме учебников, у них не было. Жила семья на трудовые колхозные заработки. Отец с матерью их учили: «Добро перестает быть добром, если его делают с расчетом». Все росли. Все выучились. Майсарат стала врачом. Вышла замуж за Умалата.

Умалат заведовал книжной базой. И работа ему нравилась. Первые лет десять они жили не очень богато. Но весело и счастливо. Потом пошла мода на книги. Люди стояли в длинной очереди, чтобы обзавестись не всегда нужными им собраниями сочинений. В Умалате стали все больше нуждаться. И он быстро понял преимущества нового положения. Оказалось, что однотомники Анны Ахматовой или Бориса Пастернака из-под полы идут по баснословной цене. И с благодарностью