Читать книгу - "Радуга для друга - Михаил Самарский"

Слышал, как наша мама говорила с бабулей.

— Сашка даже повеселел, оживился, — говорит мама. — С собакой ему будет полегче.

— Да, главное, чтобы Шурку не обидел, — отвечает бабушка. — Всё-таки собака — это зверь. — У меня от таких слов аж уши приподнялись.

Нет, ну надо же такое ляпнуть? «Чтобы не обидел. Зверь». Тоже мне, нашла зверя. Волк я, что ли, тебе дикий или кабан раненый. Хоть бы думала, что говоришь. А ещё Иван Савельевич утверждал, что старики мудрые. Услышал бы он твои слова, бабушка Лиза. Эх, не был бы я поводырём, непременно сварганил бы тебе какую-нибудь пакость, Елизавета Максимовна. Всё-таки не зря говорил мой бывший подопечный, что у собак лишь один недостаток — они верят людям. Мы-то верим, а вот вы не доверяете нам. Не все, конечно, но вот находятся такие бабульки. Хорошо, хоть Светлана Сергеевна тут же заступилась за меня:

— Ты что, мама, — усмехается, — эти собаки очень миролюбивые, доброжелательные. Это же не дворняга какая-то. Обученная собака.

Спасибо тебе, Светлана Сергеевна, хоть ты понимаешь, кто я такой. Хорошая у Сашки мама.

— Ну, ладно, — говорит бабулька, — поживём, увидим.

Конечно, увидите. Потом ещё ревновать будете. Сашка всё равно больше всех будет любить меня. Вы бы видели, как Иван Савельевич надо мной плакал, когда я чуть было под электричку не угодил. Как вспомню тот случай, у меня мурашки по телу начинают бегать, словно блох нахватался.

Вы представляете, поехали мы с моим стариком к его другу в Салтыковку. Электричка — самый удобный транспорт в этом случае. Кстати, если проехать по этой ветке ещё несколько остановок в сторону области, там находится моя школа. Приехали, посидели с таким же дедком, правда, он зрячий, ну и домой. Даже не знаю, как нам, собакам, после этого происшествия относиться к людям, но я не злопамятный. Конечно, всё равно от своей профессии не откажусь. В общем, стоим мы на перроне, народу как на стадионе, и каждый словно приготовился стометровку бежать. Подходит электричка, толпа как ринется к дверям, я думал они нас раздавят. А Иван Савельевич растерялся, ничего не поймёт в этой толпе, а меня и след простыл. Только не подумайте, что я испугался и куда-то рванул от этого человеческого стада. Нет, просто меня столкнули с платформы, и я оказался между вагоном и перроном. Вишу на поводке и думаю: бедный ты мой Иван Савельевич, вот и конец мой настал, как же ты, мой родной человек, без меня домой поедешь, как же ты с вокзала до квартиры будешь добираться?

Я, между прочим, всегда веду своего подопечного к первому вагону, чтобы поближе быть к машинисту. Вдруг, какая заварушка, хоть поезд не рванёт галопом по Европам (это так Иван Савельевич любил мне говорить, когда я начинал торопиться). Слышу, кричит мой старик машинисту, чтобы электричка не тронулась, и тянет меня вверх. Вы хоть знаете, сколько я вешу? Это вам не карася из речки вытаскивать. Кстати, напомните, я потом расскажу, как мы с Иваном Савельевичем рыбачили. Тянет меня старик, а сам кряхтит — силёнок-то уже маловато. Хорошо, какой-то прохожий помог ему. Меня же вытаскивать было то же самое, что душить. Вытянули меня, а я света белого не вижу. Всё в глазах помутнело, и я отключился.

Очнулся, чувствую, что-то капает мне на нос, открываю глаза, смотрю, Иван Савельевич, сидит и плачет надо мной, а рядом какая-то маленькая девочка стоит, совсем крошечная, и что-то лопочет. Я ничего не слышу, только вижу, как она губами шевелит и пальчиком в носу ковыряется. Тут вслед за зрением появляется и мой слух. Слышу, девочка спрашивает: дедушка, почему вы плачете, у вас собачка умерла? А Иван Савельевич как зарыдает, словно и впрямь уже хоронит меня. Нагнулся ещё ниже и целует меня, гладит. А я, вот честное слово, первые мгновения после воскрешения не могу даже лапой пошевелить, видимо, здорово меня придушило.

Наконец-то стал отходить, собрался с силами и — лизь! — своего спасителя в лицо, он аж подпрыгнул. Так смешно у него получилось. Представьте прыгающего человека на корточках — вылитый индюк. Когда до Ивана Савельевича дошло, что я жив, он как вскочит и давай меня на руки поднимать, от радости чуть не уронил. Да куда ж ты, Иван Савельевич, такую тушу поднимаешь. А он всё-таки взял меня на руки (и откуда только силы взялись?), уткнул лицо мне в живот и спрашивает: ты жив, Трисончик, жив? А что я отвечу? Пришлось гавкнуть. Услышав моё первое слово, он чуть ли не пританцовывать со мной на руках начал. Да поставь ты меня на место, думаю, ещё не хватало, что бы ты сам свалился с этого дурацкого перрона. Как я тебя потом буду вытаскивать? Чтобы подбодрить расходившегося весельчака, я запел: у-у-о-у-о-уо! Услышал Иван Савельевич мою песню и понял, что пора спускать меня на землю. Посидели мы с ним прямо на перроне минут десять, я полностью оклемался, дёргаю поводок, мол, пошли, хватит рассиживаться. Домой добрались благополучно, если не считать случая в аптеке.