Читать книгу - "Поступь хаоса - Патрик Несс"

После бревна идет настоящая болотная темень, и первым делом в глаза бросаются старые спэкские здания. Они проступают из темноты, похожие на куски подтаявшего мороженого, только размером с дом. Никто не знает или не помнит назначения этих построек; самой правдоподобной мне кажется идея Бена — он у нас горазд на хорошие идеи, — что они связаны с похоронными ритуалами. Может, это что-то вроде церквей, только ведь у спэков ничего похожего на рилигию не было.

Держась от них на порядочном расстоянии, я вхожу в яблоневую рощицу. Яблоки спелые, почти черные — съедобные, сказал бы Киллиан. Я срываю одно с ветки, откусываю, и на подбородок сразу брыжжет сок.

— Тодд?

— Что, Манчи? — Я достаю из кармана свернутый пакет и начинаю бросать в него яблоки.

— Тодд?! — повторяет пес, и только тут я замечаю перемену в его голосе. Оборачиваюсь: Манчи смотрит на спэкские постройки, — шерсть дыбом, уши дрожат как ненормальные.

Я выпрямляюсь.

— Что такое, малыш?

Он уже рычит и злобно скалит пасть. В голове у меня снова начинает стучать.

— Крок? — спрашиваю я.

— Тихо, Тодд, — рычит Манчи.

— Молчу-молчу. Но что там?

— Там тихо, Тодд. — Он лает — и это настоящий собачий лай, обычное «гав!».

Меня как бутто пробивает электрический заряд — еще чутьчуть, и я стану биться током.

— Слушай, — рычит Манчи.

И я слушаю.

Слушаю.

Повожу головой в разные стороны и слышу.

Слышу дыру в Шуме.

Да быть этого не может!

Что-то очень странное притаилось там, в деревьях, или еще где, вопщем в том месте, где мои уши и мозг не слышат Шума. Как бутто невидимый предмет, контур которого можно определить только по тому, как меняются очертания касающихся его предметов. Как бутто вода в форме чашки, но без самой чашки. Это дыра, и все, что в нее попадает, перестает испускать Шум, вапще перестает быть. Болотная тишина совсем другая, — тот же Шум, только тише городского. Но это… это похоже на контур пустоты, дыра, в которой весь Шум умолкает.

А такого не может быть.

Наш мир целиком состоит из Шума, из постоянного потока мыслей людей и всякой живности, которая встречается тебе на пути — виной тому микроб, которым спэки заразили нас во время войны, микроб, убивший половину мужчин и всех женщин, включая мою ма, микроб, который свел с ума всех оставшихся в живых мужчин и положил конец спэкам, когда спятившие мужчины взяли в руки оружие.

— Тодд?! — Манчи ни жив ни мертв от страха. — Что такое, Тодд? Тодд?!

— Ты что-нибудь чуешь?

— Чую тишину, Тодд, — лает Манчи сперва тихо, а мотом все громче и громче: — Тихо! Тихо!

И в следующий миг тишина за спэкскими постройками начинает двигаться.

Кровь ударяет в голову с такой силой, что чуть не валит с ног. Манчи прыгает вокруг меня и тявкает, тявкает как сумасшедший. Мне становится вдвое страшней, и я мнить шлепаю его по заду («Ой, Тодд?»), пытаясь успокоиться.

— Нет на свете никаких дыр и никакой пустоты, — вслух говорю я. — Это не ничто, а что-то, ясно?

— Что-то, Тодд, — лает Манчи.

— Ты слышал, куда оно двинулось?

— Оно же тихое, Тодд.

— Ну ты меня понял.

Манчи принюхивается и делает шаг в сторону спэкских зданий, потом второй и третий. Значит, мы всетаки идем на поиски. Я медленно-медленно двигаюсь в сторону самого большого растаявшего мороженого и не спускаю глаз с покосившейся треугольной дверки: не высунется ли оттуда какая-нибудь тварь. Манчи нюхает дверь, но не рычит, поэтому я делаю глубокий вдох и заглядываю внутрь.

Внутри пусто. Потолок поднимается вверх примерно на еще один мой рост, пол грязный, увитый всякими болотными растениями, больше в комнате ничего нет. Никаких тебе дыр, пустоты и всякого такого.

Глупо, конечно, но я скажу.

А вдруг спэки вернулись?

Этого не может быть.

Дыры в Шуме тоже не может быть.

Значит, что-то из этих двух невозможностей — правда.

Манчи снаружи опять начинает что-то вынюхивать, поэтому я выхожу на улицу и направляюсь ко второму мороженому. На стене дома есть надпись, единственные написанные на спэкском языке слова, которые кто-либо когда-либо видел. Видимо, остальные не заслуживали такой чести. Буквы тоже спэкские, но Бен говорит, что читаются они «эс'пэкили» или вроде того. Если презрительно выплюнуть — а после войны их иначе не произносят, — получается «спэки». То есть «люди» по-нашенски.

Во втором здании тоже ничего нет. Я снова выхожу на болото и опять прислушиваюсь. Опускаю голову и слушаю, напрягаю все нужные части мозга и слушаю, слушаю.

Слушаю.

— Тихо! Тихо! — выпаливает Манчи и бежит прямиком к последнему мороженому. Я несусь следом, в голове опять стучит, потомушто дыра в Шуме именно там, да, она там.

Я ее слышу.

Ну, то есть не в прямом смысле слышу, но, когда я бегу к ней, пустота касается моей груди, тянет за руки, и в ней так много тишины, нет, не просто тишины, молчания, в ней так много невероятного молчания, что меня бутто рвет на части и я бутто потерял самое дорогое что у меня есть на этом свете, и я бегу и на глазах выступают слезы и грудь спирает и я никого не вижу, но все еще могу думать и из моих глаз брыжжут слезы, и глаза начинают плакать, черт они начинают плакать и я на минуту останавливаюсь, хватит реветь заткнись уже заткнись, но я теряю целую минуту, целую клятую минуту черт подери, я стою согнувшись в три погибели и за это время дыра уходит ну конечно она ушла ее больше нет.

Манчи не знает, что делать: то ли бежать за ней, то ли вернуться ко мне. Потом всетаки возвращается.

— Плачешь, Тодд?

— Заткнись. — Я хочу его пнуть и промахиваюсь. Нарочно.