Читать книгу - "Девочка, которая пила лунный свет - Келли Барнхилл"

Она была умной, умелой девочкой, она любила своих близких, а те любили ее.

И все же…

Чего-то в ее жизни не хватало. Как будто все время оставалась дыра в знании. Дыра в жизни. Это чувство не оставляло Луну. Она надеялась, что, когда ей исполнится двенадцать, это пройдет и дыра закроется. Но нет.

Став двенадцатилетней, Луна обнаружила, что с ней стали происходить другие изменения, и не всегда приятные. Теперь она была выше бабушки. Легко отвлекалась. Стала нетерпелива. Все ее раздражало. Она огрызалась на бабушку. Огрызалась на болотного кошмара. Огрызалась даже на дракона, который был ей все равно что двоюродный брат. Конечно, потом она извинялась, но что было – то было, и это ее тоже злило. Почему все вокруг такие противные, думала Луна.

Было и еще кое-что. Когда Луна решила было, что прочла все без исключения книги, имевшиеся в мастерской, то вдруг начала сознавать, что на полках стояли и другие, которые она ни разу не брала в руки. Она знала, какие у них обложки. Она знала, где эти книги стоят. Но как ни старалась, не могла вспомнить ни их названий, ни, хотя бы приблизительно, содержания.

Мало того – оказалось, что она не в состоянии даже прочесть то, что написано на некоторых корешках. Как странно! Ведь написано было на ее родном языке, и буквы шли в самом что ни на есть обычном порядке, какой она видела тысячи раз.

И все же…

Всякий раз, когда она смотрела на эти корешки, взгляд ее начинал блуждать туда-сюда, словно вместо кожаного переплета ей подсунули скользкое маслянистое стекло. Если перед глазами у нее оказывалась «Жизнь звезд» или любимая «Механика», ничего такого не происходило. А вот другие книги становились скользкими, словно стеклянный шарик в масле. Стоило Луне взять такую книгу в руки, как она вдруг вспоминала о чем-нибудь или уплывала в мечты. Глаза у нее разъезжались, в голове начинало шуметь, а губы сами собой шептали стихотворение или какую-нибудь историю. Иногда Луна приходила в себя несколько минут, или часов, или полдня, трясла головой, чтобы мозги вернулись на место, и гадала, что с ней случилось и как долго это продолжалось.

Она никому не рассказывала об этих чарах. Ни бабушке. Ни Глерку. Ни, конечно же, Фириану. Она не хотела, чтобы те за нее волновались. Слишком уж пугали Луну происходящие перемены. Слишком все это было странно. Так что она хранила свой секрет. И даже тогда близкие порой бросали на нее странные взгляды. Или отвечали на вопросы как-то странно, словно заранее зная, что с ней что-то не так. И это «не так» волочилось за ней, словно головная боль, от которой никак не удается избавиться.

В двенадцать лет с Луной произошла еще одна вещь: девочка начала рисовать. Она рисовала не переставая, то сознательно, то словно бы в полусне. Она рисовала лица, пейзажи, кусочки растений и животных – тычинку, лапу, гнилой зуб, выпавший у старой козы. Она рисовала звездные карты, карты Вольных городов и карты миров, существовавших лишь в ее воображении. Она рисовала башню со странным узором из камней, и пересекавшиеся в ее чреве коридоры, и разбросанные между ними лестницы, которыми кишела утопающая в тумане башня. Она рисовала женщину с длинными черными волосами. И мужчину в плаще.

Бабушка ничего с этим поделать не могла – разве что снабжать Луну бумагой и перьями. Фириан с Глерком делали для нее карандаши из угля и тростника. Луна хватала их с жадностью, и ей вечно нужно было еще.

* * *

ПОЗЖЕ В ТОТ ЖЕ ГОД Луна с бабушкой снова побывали в Вольных городах. Бабушку там всегда ждали. Она навещала беременных женщин, давала советы повитухам, целителям и аптекарям. Но, хотя Луна любила бывать в городах по ту сторону леса, на сей раз путешествие показалось ей невыносимым.

Бабушка – бабушка, которая всю жизнь была незыблемым оплотом, – слабела. Луна все больше тревожилась о ее здоровье, и тревога покалывала кожу, словно платье, сплетенное из терновника.

Всю дорогу Сян хромала. И чем дальше, тем сильнее.

– Бабушка, – сказала Луна, увидев, как та вздрагивает от каждого шага, – тебе бы отдохнуть. Правда, присядь. Вот прямо сейчас. Ой, смотри, какое бревно! Как раз можно посидеть.

– Что за глупости, – отмахнулась бабушка, тяжело опираясь на палку и снова вздрагивая от боли. – Чем дольше я просижу, тем дольше мы не доберемся.

– А чем больше ты будешь ходить, тем хуже будешь себя чувствовать, – возразила Луна.

Сян казалось, что каждое утро у нее начинает болеть что-то еще. То пелена встанет в глазах, то в плече прострел. Луна была вне себя.

– Ну что мне, сесть тебе на ноги? – воскликнула она. – Хочешь, ты посидишь, а я расскажу тебе сказку или спою песню?

– Да что с тобой, дитя? – вздохнула бабушка.

– Ты бы съела что-нибудь. Или попила. Хочешь чаю? Я тебе сделаю. Ну сядь, пожалуйста. Выпьем чаю.

– Да все со мной хорошо! Я ходила по этому пути столько раз, что и сама не вспомню, и ничего со мной не случилось. Ну что ты шумишь на ровном месте?

Но Луна видела, что бабушка становится другой. Голос у нее дрожал, дрожали и руки. А как она исхудала! Прежде бабушка была кругленькой, пухлой – словно мягкая подушка, которую так приятно обнимать и в которой хочется утонуть. А стала тонкой, хрупкой, невесомой, как сухая трава, завернутая в клочок мятой бумаги, которая того и гляди не выдержит первого же порыва ветра.

* * *

КОГДА ОНИ ДОСТИГЛИ города Света, Луна побежала вперед и постучалась в дом вдовы, стоявший на самой окраине.

– Бабушка плохо себя чувствует, – сообщила Луна вдове. – Только не говорите ей, что я вам рассказала.

Вдова позвала своего почти совсем взрослого сына (Звездного ребенка, каких в городе было множество) и послала его к целителю, а тот сбегал к аптекарю, а тот сбегал к мэру, а тот предупредил Дамское общество, а дамы предупредили Общество джентльменов, гильдию часовщиков, швейную гильдию, гильдию жестянщиков и учителей в школе. И к тому времени, как Сян тяжелым шагом вошла в сад вдовы, там ее поджидала добрая половина города – люди накрывали столы, натягивали тенты, и все были очень заняты и изо всех сил старались позаботиться о старой ведьме.

– Глупости какие, – фыркнула Сян, но с явным удовольствием опустилась в кресло, которое какая-то молодая женщина поставила для нее рядом с грядками пряных трав.

– Мы решили, что так будет лучше всего, – сказала вдова.

– Я решила, – поправила Луна, и тут же сотни рук потрепали ее по щекам, погладили по голове и похлопали по плечу.

– Какая славная девочка, – переговаривались между собой горожане. – Мы знали, что она будет самой лучшей девочкой из всех лучших, и самым лучшим ребенком из всех лучших, а когда-нибудь станет лучшей из лучших женщин. Какие мы молодцы, что сразу это поняли!

Луне было не привыкать к чужому вниманию. В Вольных городах ее всегда ждал радушный прием и ласка. Она не знала, за что ее так любят и почему ловят каждое ее слово, но быть предметом всеобщего обожания ей нравилось.