Читать книгу - "Монсегюр. В огне инквизиции - Татьяна Семенова"

— К инквизиторам? — насторожилась Аня и опасливо покрутила головой.

— Ну да, к инквизиторам. Мы же в Средневековье, — пожал плечами Ваня.

Саша тем временем что-то обдумывал.

— Думаю, у нас будут проблемы, — вдруг произнёс он.

— Какие? — хором спросили Иван и Аня.

— Проблемы с языком. Мы же не говорим на местном языке. Как объясняться будем?

— Прикинемся глухонемыми, — с ходу выпалил Ваня.

Аня молча покрутила пальцем у виска.

Саша сделал серьёзное лицо и сказал:

— Ладно. Пойдём в Монсегюр. Как-нибудь объяснимся. Хотя бы на пальцах. Может, действительно иноземными путешественниками прикинуться. Других вариантов, вроде, нет.

Аня замотала головой:

— Лучше не путешественниками, а бродячими клоунами. Поглядите, во что мы одеты. По средневековым меркам — шуты гороховые.

Ветров задумался. А Иван вдруг заявил:

— Давайте все разденемся, обвяжемся еловыми ветками и скажем, что на нас по дороге напали разбойники.

— «Кот в сапогах»? — спросил Саша. — Сюда, сюда! Помогите! Маркиз де Карабас тонет!

Иван недовольно пожал плечами:

— Я, между прочим, предложил дельный вариант. Но не хотите — не надо. Ваше дело.

Саша улыбнулся:

— Нет, я просто представил, как мы в еловых ветках войдём в замок и попытаемся им что-то объяснить, совершенно не зная языка. Лучше этого не делать, — сказал он уже серьёзно. — Пойдём в нашей одежде, а по ходу сообразим, что сказать. А ты, Вань, по дороге расскажешь нам всё, что вспомнил. Кто вообще такой Пьер де Брюи?

— Надеюсь, не инквизитор? — поддержала его Аня.

— Нет. Наоборот. Его отца схватили инквизиторы. Но это там, в Тулузе, — махнул рукой на север Иван. — Он хороший парень, Пьер де Брюи…

Все двинулись в путь, внимательно слушая рассказ Оболенского, который, к сожалению, быстро закончился. Ивану не так уж и много удалось вспомнить. Кое-что из детства и мелкие отрывки взрослой жизни, по большей части не связанные между собой. В своём рассказе Ваня упирал на политические события в Лангедоке, рассказал немного о катарах, о крестовом походе, затеянном против ереси в 1209 году, о первых инквизиторских судах.

Редколесье долго не кончалось. А потом вдруг как-то сразу лес сгустился, и ребята оказались в настоящем хвойном царстве.

— Красота! А какой воздух! — сказал Саша. — Это же пихты!

Они все вместе, как по команде, сделали глубокий вдох.

Величественные деревья спокойно смотрели на путников сверху. Казалось, им нет никакого дела до того, что творится вокруг. Они походили на солдат, стоявших по стойке смирно.

Аня, Саша и Ваня шли молча. Говорить не хотелось.

Лес был полон звуков и шорохов. Белки прыгали с ветки на ветку, озабочено что-то искали среди густых ветвей. Прошмыгнул заяц и затаился в густом кустарнике. Сверху послышался звук: «чек-чек, чек-чек».

Ребята подняли голову. На ветке сидела небольшая птица. Голова черная, спинка светло-голубая с серым оттенком, горло и щёки серовато-белые.

— Это сорока, — прошептала Аня, боясь спугнуть птицу.

— Сорока? Что-то не похоже, — с сомнением произнёс Ваня.

— Голубая сорока. Она гораздо меньше обычной. Говорят, тем, кто увидит её, она принесёт удачу.

— Вот это хорошо бы, — сказал Саша и вздрогнул, потому что прямо из-под его ног вспорхнула красная куропатка.

Да, этот средневековый лес совсем не походил на лес двадцать первого века. Человек в нём казался лишним, как будто нарушал эту естественную гармонию живой природы.

Саша выбрал пенёк посуше и присел на него.

— Шнурок развязался, — сказал он.

— Наши кроссовки совершенно не вписываются в местный колорит, — констатировал Иван. — Вот если бы рядом валялись банки, бутылки, окурки — тогда да. А так даже непривычно.

— К счастью для этого леса, всё это ещё не изобрели, — согласилась Аня. — Боюсь даже думать, во что превратятся леса в тридцатом веке.

— Может, их вообще не будет, — сказал Саша, завязывая шнурок. — Или станут кучей мусора. Где-то я читал, что на каждого землянина приходится в год восемь тонн отходов. Кстати, если бросишь в лесу обычный полиэтиленовый пакет, он там пролежит до полного разложения более двухсот лет, пластмасса — пятьсот, стекло — тысячу, консервная банка — восемьдесят. Ну что, красиво?

Аня вздохнула.

— Давайте не будем о грустном, — предложила она. — Несмотря на всё это, ничего бы так не хотела, как вернуться в свой захламлённый век. Обещаю, что если вернусь, то первым делом пойду в ближайший лес и устрою там субботник.

— Не забудь только, — ехидно улыбнулся Ваня.

Девушка не обратила на его слова внимания. Ребята двинулись дальше и шли довольно долго. Почти у самого подножия горы Монсегюр они увидели мерцающие между деревьями огоньки. Саша приложил палец к губам и тихо сказал:

— Кто-то жжёт костры. Не шумите, а то услышат. Надо подойти поближе. Посмотрим, что там происходит. Вдруг разбойники.

Прячась за стволами деревьев, они подошли совсем близко и стали наблюдать.

Люди, толпившиеся вокруг ближайшего костра, были одеты в плащи, подбитые мехом, из-под которых поблёскивали кольчуги и кожаные нагрудники. Каждый имел при себе меч. Рядом лежали луки, копья, арбалеты и другое вооружение. Невдалеке были разбиты палатки, чуть поодаль к жердям привязаны лошади. Костры тянулись далеко и огибали почти всё подножье горы.

— Это какой-то военный лагерь, — прошептал Саша.

— Крестоносцы, — пояснил Ваня.

— Что они здесь делают? — Аня в недоумении посмотрела на Оболенского. — Ты, Вань, говорил, что Монсегюр — безопасное место.

Ваня пожал плечами и сделал кислую гримасу.

Саша с досадой произнёс:

— Жаль, что мы не понимаем их языка. Вон те двое, что ближе всего к нам, о чём-то громко спорят. Послушать бы.

— Можно попробовать, — не очень уверенно произнёс Ваня. — Только тихо всем. Ни звука.

Он нахмурился и стал прислушиваться, сделав предельно серьёзное лицо. Аня ехидно хмыкнула. И зачем корчить из себя полиглота? Всё равно ничего не понимает.

— Ну? — не сдержался Саша. — Понял чего?

— Подожди, — отмахнулся Оболенский.

Саша и Аня смотрели на него без особой надежды. Неожиданно он повернулся к ним и выдохнул:

— Я всё понял. Не знаю, как это у меня получается, но я знаю этот язык. Наверно, потому, что я в своей прошлой жизни говорил на нём.

Ребята удивлённо переглянулись.