Читать книгу - "Последний Кот в сапогах.Повесть о дружбе и спасении в блокадном городе - Ольга Владимировна Батлер"

Сначала Таня и мама не были уверены, есть ли мышей.

Но мыши оказались не такими противными. Мама варила их целиком. Рыжик сидел рядом, терпеливо ждал свою порцию. Он вообще никогда ничего сам не брал со стола. Ел то, что добывал на охоте, или то, чем его угощали.

Кот мужал. В нем было не признать прежнего доверчивого и игривого Рыжика. Он старался не попадаться на глаза людям. Кто знает, сколько раз ему удавалось спастись от них бегством? Он стал сдержанным. Не хотел, чтобы его долго гладили. Лишь короткое «мя-а»: я здесь, хозяйки, мне не до нежностей. Что меня зовете? Вы в порядке?

Смирновы ничего не могли ему теперь дать. А он отдавал им все. Но мышей становилось меньше, они тоже вымирали от голода. А крысы, наоборот, плодились, потому что были хитрее и выносливее, отличались бесстрашием и бегали стаями.

Сергей Иванович встретил одну такую наглую крысу на кухне. Укусив его, она выхватила кусочек лепешки, который он держал в руке. Рана долго гноилась.

Однажды случилось невероятное: Рыжик притащил сразу трех крыс. За один день. Первая была крупная, вдвое больше остальных.

На ее шее застыла маленькая капля крови. Видимо, мамаша вела своих крысят на новое поселение и имела неосторожность угодить в засаду к Рыжику.

Так и повелось. Два-три раза в неделю Смирновы обнаруживали поутру на самом чистом и видном месте в комнате то мертвую мышь, то крысу. Сбылось предсказание тети Шуры о знатном крысолове…

— Крысятина! Фу! Это ж гадость! — не сдержался Петька.

— И вправду гадость, — в тон ему ответила бабушка. — Надо нам было что-нибудь повкуснее Рыжику заказать. Курочку там или зайчатинку…

Петька, хоть и посмеялся над ее шуткой, был смущен. Легко рассуждать, когда сидишь в тепле и сытости. Ему, ни одного дня в своей жизни не голодавшему, трудно было представить: как это бывает, если вся еда исчезла. Он уже несколько раз напрягал воображение. Но реальность сразу успокаивала его, напоминая о недоеденных сладостях из Елисеевского, о заставленной сырами и колбасами витрине в супермаркете за углом, о бабушкином холодильнике с полными полками и отяжелевшей от бутылок с молоком, кефиром и соками дверцей.

Даже если у него получилось бы наконец представить мир без еды, это будет нечестно. Потому что все равно через час-другой его потянет к этому полному холодильнику. Он выберет что-нибудь вкусненькое и вдобавок попросит у бабушки сладкого чаю.

— Петя, мы же не в сказке жили. Рыжик приносил, что мог, — напомнила внуку Татьяна Петровна. — Не отравились, не заразились, и слава Богу…

Тревожный стук метронома повторялся несколько раз на дню, но больше не хотелось бежать в бомбоубежище. Таня оставалась в постели: что будет, то будет. За окнами поднимался гул — это гудели корабли, заводы и фабрики. Предупреждая о налете врага, пронзительно выли сирены. Потом ненадолго наступала тишина. И начиналось…

Каждый звук был понятен. Тяжелый рев — это летели немецкие бомбардировщики, их ни с чем нельзя было спутать. Моторы наших истребителей звучали в совсем другом тембре… Тявкающие хлопки — это стреляли наши зенитки. На брусчатку со звоном падали осколки их снарядов. И вдруг свист — глухой удар в землю. Ох, где это? Дом заходил ходуном, затряслась кровать, где-то разбились оконные стекла. Рыжик от страха спрыгнул на пол, а Таня свернулась в комок под одеялом. Они услышали удар — значит, бомба их не убила, они живы.

От соседей донеслись громкие проклятия:

— Чтоб у тебя детей и могила не был!

Это кричала Манана. Наверняка она сидела у буржуйки со своей самокруткой и гневно грозила кулаком Гитлеру. От ее самодельной папиросы в темноту с треском летели искры. Сделанный из кленовых листьев табак стрелял, как будто в него был добавлен порох.

Оказалось, к бомбардировкам можно привыкнуть. Нет, «привыкнуть» — неправильное слово. Просто Таня заледенела в этом горе, голоде и холоде, чтобы не сойти с ума. Но когда из радиотарелки раздавалась мелодия горна и диктор объявлял: «Отбой воздушной тревоги!» — она чувствовала облегчение каждой клеточкой своего тела.

В часы затишья по радио передавали репортаж про юную сборщицу автоматов. Девочка сообщила звонким голосом, что собрала их уже больше тысячи для фронта:

— А теперь послушайте все, как стреляет мой автомат!

В громкой автоматной очереди пронеслась такая веселая ярость, что Таня остро позавидовала этой девочке, которая была всего на два года старше ее. Она тоже хотела бы работать и быть нужной. Ведь если человек ничем не занят, он пропадает.

Таня с Майкой уже пытались устроиться на работу. Знакомые девочки со двора рассказали, что трудятся в артели «Штампожесть» и получают за это рабочие карточки на хлеб. Им доверили штамповку. «Это совсем не сложно, — говорили девочки, — только следует быть внимательной, когда подсовываешь жесть под пресс. А то без руки можно остаться. И надо наштамповать как можно больше заготовок, ведь ты работаешь для фронта». Вместо прежних сковородок и чайников артель теперь производила кружки для бойцов Красной Армии.

Таня тогда сразу принялась мечтать, как будет работать в «Штампожести». Конечно, к огромному прессу ее не подпустят. Зато она сможет сбивать деревянным молотком остатки припоя. Старшие девочки объясняли, что это такие металлические бородавочки и заусенцы, которые появляются, когда к банке припаивают ручку и она становится кружкой.

Таня уже представляла, что расскажет об этом папе в письме на фронт и он будет гордиться дочкой, которая делает такую важную работу. Отец как раз написал недавно, что наливает кипяток в кружку и, согреваясь им на морозе, вспоминает домашние чаепития за накрытым скатертью столом.

Но в «Штампожести» Тане и Майе отказали, едва взглянув на их метрики.

— Вам даже тринадцати нет. Подрастите немного, тогда и приходите! Легко сказать — подрастите…

К счастью, Таня и Майка пока учились в школе. Пусть и занятия там были не