Читать книгу - "Приключение в наследство - Кирилл Кащеев"

– Хрена мне найдите!

Раздался пронзительный визг поросенка, лязг удара, мгновение тишины… и снова громовым раскатом:

– Хрен, пытаю, куда дели? Чем я порося заправлять буду?

Катерина распахнула глаза, уставившись в привычное, темное еще утро. Мимо бегали ноги. Ноги босые, ноги в лаптях, ноги, мокрые от плещущей из ведра колодезной воды. Красные растоптанные лапищи тетки Олены прошлепали по скобленым доскам.

– Сотниковна подняться не изволит?

Голова гудела от вечного недосыпа и спертого воздуха. Катерина попыталась встать… спину пронзила острая боль, и она распростерлась на спальной рогожке, как придавленная камнем лягуха.

– У чужих оно не то что у родной мамки, – пробурчала тетка Олена, с суровым сочувствием наблюдавшая за копошащейся у ее ног девчонкой. Каждая жилочка Катерины полнилась тяжестью застарелой усталости, словно под кожу налили свинец. Олена поглядела на ее запавшие щеки, сами собой закрывающиеся глаза. – Вовсе замытарилась дытына, – так тихо, что даже Катерина едва ее расслышала, пробормотала она и с обычной суровостью спросила: – За живностью присматривать умеешь?

– Корову доить, гусей пасти, – забормотала Катерина, с трудом пытаясь удержаться на ногах.

– Ладно, пошли со мной! – взмахнув подолом запаски, Олена направилась прочь с кухни. Катерина потащилась следом, кутаясь в даренный грозной кухаркой старый шерстяной платок – осенние деньки еще золотились теплом, но вечера и рассветы были уже холодны, а зимой с ее одежой и вовсе от печи не отойдешь: латаная-перелатаная рубаха еле держалась на худых плечах, расползаясь под пальцами. А новую пан гетман из добычи не выделит: где это видано – добычу из добычи одевать? На ходу пытаясь расчесать пятерней спутанные волосы, Катерина ковыляла за Оленой. Кухарка отцепила от связки на поясе ключ и отомкнула двери одного из бесчисленных деревянных сарайчиков, плотно, как соты в улье, лепившихся к стенам замка. Катерина прикрыла глаза, давая им привыкнуть к царящей в сарае полумгле, которую не мог рассеять утренний свет из окошка под невысокой стрехой. И тогда из сумрака начали медленно проступать подвешенные к широкой балке серо-белые кули… сдается, с изогнутыми ручками… с перепончатыми лапами… Один куль шевельнулся – и закачался под балкой, как качели в саду. Послышался тихий недовольный гогот, больше похожий на кряхтение. В амбаре висели гуси! Спеленатые грубым полотном так, что ни крылом не шевельнешь, ни лапой – только шеи длинные торчат! – гуси были подвешены к балке на высоте человеческого роста. Живые гуси, судя по едва заметному подергиванию шей, и… какие же толстые! Катерина с опаской поглядела на балку, уверенная, что сейчас она ка-ак треснет под тяжестью этих тушек, гуси ка-ак шарахнутся о присыпанный соломой земляной пол. А встать уже не смогут – никакие лапы эдакую гусятину не удержат!

– Гляди теперь! – В руках тетки появился еще один ключик, она отперла замок на тяжелом ларе под самым оконцем. – Зерно отборное, а тут орехи волошские[35]… Трешь на жерновах… – тетка показала стоящую возле ларя небольшую мельничку с каменными жерновами. – Да не шибко мелко, а чтоб сок пустили да слиплись. Потом берешь вот так катыш… – из получившейся раздавленной смеси тетка и впрямь слепила пальцами небольшой комок… ухватила ближайшего гуся за голову, ловко открыла ему клюв… и пропихнула орехово-пшеничную смесь в горло. Гусь покорно глотнул – комок скатился по длинной шее – и тушкой обвис в своей люльке. – Снова лепишь… суешь… – продолжала демонстрировать гусиное кормление тетка. – Следующего берешь, пока всех не накормишь. Которые у самых дверей висят, те уже жирные, выкормленные, а которые подальше, тех только подвесили, им поболе давай.

Катерина слушала, чувствуя, как ее собственные глаза становятся от изумления все круглее и круглее, а физиономия, наоборот, все вытягивается и вытягивается.

– Тетка Олена! – наконец не выдержала она. – Да на что это все? Разве гуси сами не едят?

Тетка поглядела на нее сверху вниз: глядеть так на мелкую девчонку было удобно, а на сотниковскую дочку – еще и приятно.

– Деревня киевская! Совсем вы в своих диких краях простые, не то что у нас, на Волыни. Если гуся так кормить да ходить не давать, печень у него вот такая будет! – кухарка скруглила дебелые кулаки. – Для паштета самое то! А кровь с потрохами – на чернину, – и, увидев как глаза девчонки округляются еще больше, снисходительно пояснила: – Суп из гусиной крови. Уксусу туда, специй заморских – самое панское блюдо. Мои прежние паны очень даже уважали. – Слова тетки прозвучали как-то недобро, а губы свела ненавидящая гримаса. И тут же она улыбнулась светло и ясно. – Самое оно милостивому пану гетману к столу!

Тяжелая ненависть ударила Катерине в голову, сдавила грудь, заставляя дышать хрипло и трудно, а губы кривиться от ярости:

– Супчик ему? Мало он крови попил, гетман ваш? Мамку мою и братика для того убили, чтоб он гусятиной панской обжирался?

Мощный, будто корова копытом долбанула, хлесткий удар обрушился на нее, Катерину швырнуло на мельничку, покачнулись каменные жернова, девчонка замахала руками и грохнулась на пол – на подол рубахи налипли сено, растоптанное зерно, гусиный пух.

– Еще хоть раз… единый разочек про пана гетмана слово дурное скажешь… – раздался над ней грозный голос Олены, – я сама тебя к тому Охриму сволоку, да еще и подержу, чтоб не брыкалась!

Катерина с трудом поднялась, держась за горящую от удара щеку.

– Да вы ж… про гетмана своего и не знаете! Он хочет… – срывающимся голосом начала она.

– Что мне надо знать, то я знаю! Я тоже… молодая была, веселая, счастливая. Муж-казак, на хуторе с ним жила… и дочки, махонькие совсем, ласточки мои, звездочки ясные, – тетка обхватила себя руками за могучие плечи. – Наш хутор соседу, пану-шляхтичу, глянулся. Вот он на нас со своими людьми и наехал. Муж мой с саблей в воротах встал… там его и подстрелили, а девочек моих… кровиночек… – Олена протянула сложенные ковшом ладони, словно укачивая кого-то крохотного… родного, – прям на дворе нашем конями и потоптали. Как котят ледащих. Как щенков. Солнышки мои, так и лежали головушка к головушке, одна русая, одна беленькая совсем, как лен. – Глаза Олены были пустые и бесслезные, она глядела в стену, точно видела там кого-то. – Я как увидала, на месте рухнула, будто небо на меня упало. А меня повязали вместе с остальными, кто живой остался, да погнали к тому пану-шляхтичу. Там я и стала из молодой да веселой Олены теткой Оленой, которая и оленину, и паштет, и на любой вкус панскую еду приготовить может. А пан-князь Острожский, хоть и жили мы на его землях, и шляхтич тот был ему подвластный, не вступился: ни за нас с мужем, ни за деточек моих, будто и не было нас на свете.