Читать книгу - "Грибной дождь для героя - Дарья Вильке"

Луна была бы пересадочной станцией — мы рисовали в школьных тетрадках лунные ландшафты, кратеры и реки, отливающие серебром. А внизу — обязательные подписи-истории. Их придумывали с детства, когда папа играл с нами в космос. На одной из постелей был космический корабль, папа включил пылесос и выключил свет. В горячем воздухе подпрыгивал мячик в ореоле пылинок — мы летели к далекой Луне.

Любой был бы рад, если б его отправили на Луну, короче, заключили мы.

Полинка притащила голубые занавески — давний предмет моей зависти. Дымчатые разводы от стирок придавали им загадочности. И еще они были легкие, как пух. Когда мы играли в богов, Симке пришлось стать богом огня — он нацепил на голову черную шляпу, обмотался белой простыней и зачем-то взял картонный меч. Пашка совсем не стал переодеваться и только иронично посматривал на нас, засунув руки в карманы брюк. Я нацепила зеленую старую бабушкину юбку и повесила на плечи травяное покрывало. А вот Полинка — богиня ночи — закуталась в голубые невесомые занавески и стала похожей на инопланетянку. Полы ее одеяния развевались, и не хватало ей только волшебной палочки в руках.

Теперь занавески должны были сыграть роль лунной декорации. Симка, пыхтя, натянул их между деревьями, отчего полянка стала похожей на какой-то шатер бедуинов.

Пашка принес провода и ржавые пружины — их мы развесили по деревьям.

— Будто на другой планете на деревьях растет морковь, — сказала сестра-Ася и приспособила на елки выдранную на огороде еще недозревшую морковку.

Нужно было путешественника чем-то кормить. В кухонном шкафу лежало печенье «Юбилейное» в большой пачке и карамельки. Как должна была выглядеть еда на Луне, мы не знали. Поэтому я поломала печенье мелко-мелко, раскрошила конфету и все это ссыпала в глубокую пластмассовую мисочку. Собачью, Чапину, — другой в спешке не нашлось.

— Нет, — поморщился Пашка, — как-то это не по-инопланетному.

Кто-то протянул кусочек пенопласта. Я попробовала на зуб. Точно! Это то, что надо. Покрошила его тоже. Сестра-Ася вдруг наклонилась, загребла горсть песка и сыпанула в миску.

— Вот, теперь по правде инопланетное, — сказала она.

Полинка неуверенно потрогала пальнем песок и пенопласт:

— А если у него живот заболит? Надо высыпать песок же…

Я тоже засомневалась, но потом подумала, что задний ход дают только трусы, и смело решила:

— Ничего ему не будет. Он даже в жару в рейтузах ходит — Архипкин крепкий.

Пашка смеялся. Симка качал головой. А сестра-Ася ходила и трогала пальчиком ржавые пружины на елках.

— Если он скажет, что ему больно, — просто перестанем и отпустим его, — предложил Симка. Все согласились. Это просто шутка, а мучить Архипкина никому не хотелось. Представление должно же ему тоже понравиться.

— Давай, Архипкин, поехали, — сказал Пашка, который в общем-то был добродушным и незлым, — на Луну. — И улыбнулся снисходительно.

Архипкин, как щенок, которому показали вкусную сосиску, сорвался с места и пошел с нами, пританцовывая вокруг и заглядывая каждому из нас в лицо. Мне было даже неловко оттого, что он так радовался.

За нашей улицей, там, где поворот исчезает в зарослях великанского мышиного гороха — в нем было хорошо прятаться, играя в казаки-разбойники, — остановились. Отсюда рукой подать до леса, и Архипкин ни в коем случае не должен был понять, что мы его туда поведем. Леса он боялся и мог заупрямиться.

— Ну вот, отсюда мы и… полетим, — сказала я. — Только мы тебе, Архипкин, завяжем глаза.

Он покорно кивнул и подтянул рывком рейтузы, которые сползли вниз. Если бы он сказал: нет, никуда я не полечу, отстаньте от меня, мы бы точно разошлись и забыли про все. Но он только кивал и вытягивал шею, чтобы нам было удобнее обмотать лицо белым платком в синий цветочек.

Полинка и я взяли Архипкина с двух сторон под руки и повели к забору — туда, где железная сетка расходилась маленькой калиткой. Пашка и Симка затрещали пружинами.

— Мы взлетаем, Архипкин, — сказали они, — слышишь, как ревут турбины?

Архипкин кивал и улыбался — на щеках кожа складывалась в неизменные ямочки.

— Скоро мимо нас пронесутся тысячи звезд, — поднажал Пашка, а сам чуть улыбался, — они несутся в космосе за тысячи световых лет от нас. Подумай, Архипкин, какое чудо.

— Сейчас будет меняться атмосфера, — деловито сказала я. — Капитан, включите термоустановки. Архипкин, приготовься, сейчас может быть неприятно.

Сестра-Ася отломила две большие крапивины и провела ими по толстеньким, в ямочках, ручкам Архипкина. Он дернулся, но блаженная улыбка не сошла с его лица. Сестра-Ася хлестанула посильнее. Мы переглянулись. Полинка вглядывалась в его лицо, стараясь уловить миг, чтобы прекратить все это.

— Все нормально, Архипкин? — спросила она.

Он кивнул: ага, хорошо. Пашка нацепил одну из своих фирменных кривых ухмылочек: мол, дурачок, чего с него взять. Я же вам говорил. Сестра-Ася хлестанула побольнее. Ей, кажется, нравилось его лупцевать. И нравилось, что он ее не видит и не сопротивляется. А он только легонько и беспомощно, как щенок, дергался.

— Ну, вот мы и прилетели — сказал примирительно Симка и снял с Архипкина повязку. Тот моргал, будто после сна, и вертел головой, рассматривая голубые тряпки в дымчатых разводах, окрашенную в синий цвет траву и морковь с пружинами на елках.

Я думала — ну вот, сейчас он скажет: ребят, вы че, сбрендили? Ха-ха, скажет, краски в лесу набрызгали пружинки развесили. Хорош прикалываться.

И тогда мы тоже с облегчением засмеемся, Пашка хлопнет его по плечу, и все мы пойдем в поселок. Будем болтать о Луне и об инопланетянах и хохотать, вспоминая, как Пашка говорил про звезды и тысячи световых лет.

Но Архипкин только блаженно улыбался и вопросительно-утвердительно говорил:

— Луна? Ой, какая.

Он же не может в это верить, думала я. Он подыгрывает. Разыгрывает нас тоже. Чтобы нам не обидно было за весь этот маскарад. Было неловко — и за себя, что придумали все это, и за него, что он не говорит: ну все, баста.

— Посмотри, Архипкин, какая трава, — улыбаясь, сказал Пашка.

Тут Архипкин зачем-то опустился на траву и пополз по ней на четвереньках, то и дело останавливаясь, чтобы погладить синие кустики.

Он нарочно, подумала я. Хочет, чтобы мы почувствовали себя плохими. Извергами. Меня разобрала злость. Я ведь никогда никого не обижала. Наоборот, подбирала птиц с перебитыми крыльями, одиноких мышей — и выкармливала их. И Полинка тоже не обижала. И Симка. Про Пашку не знаю точно, но знаю, что он добрый — хоть и притворяется бесстрашным ковбоем, которому все нипочем. Но и его, видно, Архипкин разозлил.