Читать книгу - "Так и было - Вера Евгеньевна Карасёва"

к доске другому ученику. Он решает на доске задачу, стучит мелом и объясняет громким голосом. А я сижу и боюсь поглядеть на ребят, боюсь, что будут они теперь меня стыдить и надо мной смеяться.

Но на переменке никто и не вспомнил, как я осрамилась у доски. Девчонки подошли и стали говорить об утреннике, который мы тоже готовим, и я немножко успокоилась. Я думала, что Вовка подойдёт на большой перемене, но он не подошёл. Нахлобучил шапку и побежал играть с мальчишками в снежки. И домой когда возвращались, тоже не подошёл. Всегда ходили вместе, а сегодня врозь.

Перед вечером я понесла Лыске пойло и вижу: Вовка у себя во дворе расчищает дорожку к погребу. Я взяла лопату и тоже стала, где надо, сгребать снег. Во двор вошла Доська. Я повязала ей потуже платок, а она взяла свою маленькую лопатку, поскребла немножко и спрашивает:

— Сань! А вы с Вовкой почему молчите?

Никто ей, понятно, не отвечает.

— Сань! Вы почему ничего не говорите?

Ох уж эта Доська!

— Сань, вы, может, поссорились? У нас в садике тоже есть ребята, которые ссорятся. А другие даже дерутся и кусаются.

— А мы не дерёмся и не кусаемся, — говорит Вовка. — Зачем мы будем кусаться: я же не Дружок, а Саня не Жучка…

Тут я не выдержала и расхохоталась. И Доська — тоже. А Вовка перепрыгнул через плетень в наш двор и предлагает мне:

— Снег мягкий, давай слепим Доське снеговика.

Я, конечно, с радостью согласилась, и мы принялись катать снежные шары. Отличный снеговик получился.

А задачи я после того случая больше никогда не списывала, даже если бывали очень трудные.

ГЕРАКЛ РОДИЛСЯ

А весна уже шла. Далеко ещё, потихоньку, но уже была в дороге. Доська пела: «Жаворонки-гуски, дубовые носки, нам зима надоела: весь хлеб переела, всю куделю попряла…» Верно, хлеба совсем мало осталось, к весне в нашем селе со свёклой пекли, картошку тёрли, а вот кудель лежала нетронутая: когда было её прясть? Шерсть ещё пряли: вязали варежки и носки солдатам. А льняную кудель держали до лучших времён. «Жаворонки-гуски» — это бабуся научила петь нашу Доську, а в садике они пели: «Уж тает снег, бегут ручьи, в окно повеяло весною…» Тоже хорошая песня.

В этот день мы с Вовкой притопали по лужам из школы, заглянули-проведали Вовкину Милку и пошли к нам. Надо было написать изложение по рассказу писателя Льва Толстого «Акула» и задачу решить с примером: уроков всегда хватает… Сидим, читаем «Акулу», и вдруг стук в окно. Глядим — баба Дуня. На плечах полные вёдра качаются, а не уходит: значит, что-то важное хочет сказать. Открываю форточку, а она говорит:

— Лыска-то ваша отелилась! Скорее забирайте телёнка в избу, не то озябнет. — И пошла.

Мы схватили мамину шаль и половичок чистый, что на сундуке лежал, и пустились бегом в коровник. А Лысонька наша уже лижет, моет своё дитя, и телёночек такой же золотистый, как она, только ножки в белых чулочках, и на эти тонкие ножки он, голубчик, уже пытается встать. Бычок.

Окутали мы его платком, обернули половичком и понесли в избу. А Лыске насыпали сена в кормушку, самого мягкого, самого пахучего, чтобы ела она с охотой и не очень скучала по своему сыночку. А бычку настелили в углу соломки, уложили его, половичком покрыли и стали думать, как его назвать. Доська — она к тому времени тоже дома была — говорит:

— Может, Чижик?

Вовка смеётся:

— Вырастет здоровый бык, как на ферме колхозной, а звать Чижиком. Вот смеху-то будет! Ему нужно имя серьёзное. Назовём его лучше Гераклом, помните, летом книжку про него читали?

Кто же могучего Геракла может забыть? Я согласилась.

Мама пришла — мы ещё изложение писали. Она говорит:

— С весной вас, учёные люди.

Тут Доська запела:

— Улица, улица! Чем она красуется? Мама! — кричит. — У нас Геракл родился!

Вышла мама из горницы в кухню, стоит и смеётся.

— Ах ты герой! А у меня ещё лучше новость есть. Совсем драгоценная: скоро наш папаня к нам на поправку приедет.

Я говорю:

— Шутишь…

А она письмо мне показывает. Ей почтальонша встретилась и отдала. Очень я обрадовалась. Так что и словами не скажешь. Но если бы от Вовкиного папани тоже пришло письмо, я бы обрадовалась ещё больше. Так нету же!

ВЕСНА В ОКНО СТУЧИТСЯ…

Приходит время, и весна в нашем крае начинает спешить. Не останавливается, не оглядывается назад: дел-то у неё очень много. Вот и день посветлел, и воды весенние тронулись, на холмах по верхам проталины. Вот и жаворонки-гуски прилетели на Доськин зов и звенят в синем небе над ещё белыми в полях снегами.

Утром вышла я на крыльцо, а на ветке у своего домика сидит скворец и тоже поёт-заливается. Говорю ему:

— Здравствуй, скворушка! Здравствуй, соседушка! Каково же тебе леталось? Не испугала тебя война на твоём пути? Не обидели тебя враги? — «Жив и дома!» — поёт он в ответ.

Утро раннее, а уже капель. И ручьи бегут, и облака голубые в них купаются.

Тут на крыльцо вышла Доська со своей куклой, рукой машет и говорит:

— Санюрка, ты на дорогу-то глядишь?

Поглядела я туда, куда она мне показывает, а там дорога вся солнцем залитая, и шагает по ней человек. Слепит солнышко, а я всё равно сразу узнала… И походка его, и рост, и шинель солдатская! Он, он! Самый наш родной! Самый дорогой человек!

Мам! — крикнула я не своим голосом. — Наш папаня по большаку спешит.

И мы все, как были, — я с непокрытой головой, мама в котах на босу ногу, Доська со своей куклой, — побежали папе навстречу. Сошлись и прижались к нему, и он обнял нас сразу всех троих…

В это утро никто никуда не пошёл. Папа только сел на лавку и вытянул свою ещё не очень окрепшую раненую ногу, сразу послал меня за Вовкой и тётей Граней. Он сказал им, что знает точно об их отце. Папаня их жив и здоров, но воюет в таких местах, откуда письма не шлют. Вот прогонят фрицев из тех мест, где их папа находится, и тогда он сразу пришлёт им письмо. Тётя Граня просто сияла от счастья, а Вовка ухватился за рукав папиной гимнастёрки и, пока тот говорил, глаз не мог от него отвести. Потом тётя