Читать книгу - "Шел по городу волшебник - Юрий Томин"

После уроков Толик вместе со всеми вышел на улицу.

— Эй, ребята, — сказал он, — подождите, я сейчас Мишке буду щелчки давать. Он мне проспорил. Мишка, иди сюда.

— Я-то проспорил, — сказал Мишка. — Может быть. Только ты врешь, что уроки не учил. Если бы не учил, ты бы на пятерки не ответил.

— Честное слово, не учил!

— Честное слово, врет, — сказал Саша Арзуханян.

— Очевидно, врет, — заключил Леня Травин.

— Кто врет?! — возмутился Толик.

— Ты, — сказала Лена Щеглова. — Ты, ты, ты… И еще раз ты, ты, ты…

— Я вру?! А хочешь докажу?

— Не докажешь, — сказала Лена. — Не докажешь, не докажешь…

— Я не докажу? Да я… Да у меня… — сказал Толик и сунул было руку в карман, но вовремя опомнился.

— Ну, чего у тебя?

— Ничего, — ответил Толик. — Мишка, подставляй лоб.

И хотя ребята были на стороне Мишки, никто за него не заступился, потому что всем было интересно посмотреть, как он получит сто щелчков. Да Мишка и не допустил бы, чтобы за него заступались. Он подошел к Толику и подставил лоб.

— Бей.

Первый раз Толик щелкнул на совесть. Даже ногтю стало больно. Ребята, обступившие их, засмеялись, потому что удар вышел звонкий, а Мишка зажмурился.

После двадцати ударов на Мишкином лбу появилось красное пятно.

— Теперь в другое место бей, — посоветовал Леня Травин. — А то нечестно.

— Куда хочу, туда и бью, — сказал Толик. — Правильно, Мишка?

— Ты давай бей, — ответил Мишка. — Ты меня лучше не спрашивай.

Толик ударил еще три раза.

— Хватит, — сказал Толик. — Остальные я тебе прощаю.

Мишка покраснел. Он пошире расставил ноги, как будто хотел лучше укрепиться на земле.

— Мне твоего прощения не нужно, — сказал Мишка. — Семьдесят семь осталось. Бей дальше.

— А я не буду! — заупрямился Толик.

— Тогда я вообще с тобой не разговариваю, — сказал Мишка.

— Все равно бить не буду!

Мишка исподлобья взглянул на Толика, поднял с земли свой портфель и молча пошел прочь. Ребята, поняв, что представление закончилось, тоже разошлись. Толик остался один. Он видел, как, сгорбившись, будто неся на своих плечах большую обиду, удаляется от него Мишка. Толику вдруг стало нехорошо и тоскливо, словно он остался один во всем мире. Он убеждал себя, что спор был все-таки честный. Уроков он на самом деле не учил. И щелчки, которые получил Мишка, тоже были честными. Но на душе у него было по-прежнему противно, а Мишка уходил все дальше и дальше.

— Мишка, подожди, — крикнул Толик и бросился вдогонку.

— Мишка, ведь ты же проспорил, — сказал он, дергая друга за рукав. — Чего ты обиделся, если сам проспорил?

— Отстань, — сказал Мишка. — Я не обиделся, Я с тобой не разговариваю.

— А хочешь мне щелкнуть? — предложил Толик.

Мишка наклонил голову и зашагал еще быстрее. Он больше ничего не отвечал Толику и не оборачивался, и Толику вдруг стало жалко Мишку и обидно, что они поссорились. Почему-то Толику было жалко и себя тоже, и он очень хотел придумать что-нибудь, отчего все стало бы по-прежнему.

Конечно, Толик мог сломать спичку, и Мишка побежал бы к нему обниматься. Сначала Толик так и хотел сделать. Но тут же он подумал, что Мишка после этого только и будет что обниматься и перестанет быть прежним Мишкой. Таких друзей коробок мог наделать сколько угодно. А Мишка все-таки был один.

Тогда Толик, внезапно решившись, выхватил из кармана коробок, подбежал к Мишке и протянул ему спички.

— Мишка, — сказал он, — ладно, давай мы их пополам разделим. Ты сам раздели, а потом я тебе расскажу.

Но Мишка молча оттолкнул руку Толика. Спички рассыпались по тротуару. А пока Толик их подбирал, Мишка скрылся за углом дома.

9

На летний каток Толика отпустили неохотно. Не мама, конечно, а папа. Вечером мама и папа долго спорили о том, можно ли Толику играть в хоккей. Папа говорил, что при игре в хоккей ничего не стоит поломать ноги или, в лучшем случае, потерять один-два зуба.

— Я не хочу, чтобы мой сын стал калекой. А хоккей очень грубая игра, — сказал папа.

— То-то ты и сидишь целый вечер перед телевизором, — ответила мама.

— Там играют взрослые. А они вовсе не мои дети, — сказал папа.

— А Толик мой сын. И он имеет право делать все, что ему хочется, — сказала мама, нежно поглядывая на Толика.

— Кажется, он и мой сын тоже, — сказал папа, сердито глядя на маму.

— Ты его совсем не любишь!

— Я вообще не понимаю, что с тобой случилось, — сказал папа. — Ты разрешаешь ему все что угодно. А он этим пользуется. Он все время от нас что-то скрывает. Он даже врать стал больше, чем обычно. Или ты хочешь, чтобы он вырос лгуном?

— Да, — с гордостью сказала мама. — Он милый, маленький, славный лгун. За это я его и люблю…

Папа подозрительно посмотрел на маму. Потом он выслал Толика из комнаты, и Толик не слышал, о чем они говорили дальше. Наверное, мама все же сумела переспорить папу — утром Толика отпустили без всяких разговоров…

Теперь, по дороге на стадион, Толик мечтал о том, как здорово он будет играть в хоккей и как его покажут по телевизору. Папа перестанет сердиться, когда увидит, что Толик забьет десяточка два шайб в ворота какой-нибудь заграничной команды. А что так будет, Толик не сомневался. Недаром перед уходом из дома он сломал спичку и загадал, чтобы играть сегодня лучше всех в мире.

Когда Толик пришел на каток, на ледяном поле играли взрослые. На пустых трибунах сидели десятка три ребят. Среди них был Мишка. Толик подошел к ребятам и поздоровался. Все ответили, а Мишка даже не посмотрел в его сторону. Мишка разглядывал небо, на котором в эту минуту не было ничего, кроме маленького облачка.

«Вот сломаю сейчас спичку — сразу целоваться полезет», — подумал Толик. Но пока он раздумывал, стоит ли тратить спичку на такие пустяки, подошел тренер. Это был тот самый человек, который пригласил сюда Мишку и Толика.

— Меня зовут Борис Александрович Алтынов, — сказал тренер. — Сегодня у нас первое занятие. Майки, трусы и тапочки у всех есть?

Ребята переглянулись, пошептались, и самый храбрый спросил:

— А зачем майки и тапочки? Разве мы будем играть в тапочках?

— Играть мы пока не будем, — сказал тренер. — Займемся физической подготовкой. Потом будете учиться правильно держать клюшки, правильно стоять на коньках. Играть начнем не скоро. А теперь — марш в спортзал. Он под трибуной.