Читать книгу - "Летчик для особых поручений - Владислав Крапивин"

5

Амбразура была заделана досками. В них прорезали и застеклили небольшое окно — как в кубрике. Под сводчатым потолком каземата горела яркая лампа. На каменных стенах висели судовые фонари, мотки тросов, связки блоков, штурманские карты. А еще — большая фотография той самой яхты, которая чуть не разбилась на камнях. На фотографии она была со всеми парусами: гротом, стакселем и похожим на полосатый парашют спинакером. На белом борту чернело крупное название: «Таврида».

Владик сидел на дощатом рундуке. Капитан дядя Миша налил ему из термоса в глиняную кружку горячего какао. Владик, обжигаясь, прихлебывал. Кружка грела руки, будто маленькая печка.

Звонко тикали круглые корабельные часы. Они показывали половину десятого.

— В школу я совершенно опоздал, — слегка виновато сказал Владик.

— Мы тебе справку выпишем: так и так, задержался ввиду геройского поступка... — пообещал Зуриф.

— Не надо такую справку, — вздохнул Владик. — Мама перепугается. А потом еще мне же и влетит.

— Может быть, и правильно влетит, — заметил капитан дядя Миша. — Когда такое геройство видишь, не знаешь, как и быть. То ли о награде хлопотать, то ли надрать уши. Вот грохнулся бы о камни...

— Победителей не судят, — сказал Зуриф.

— Молчи уж... — хмыкнула девушка, которую звали Лариса. А Владику сказала: — Рубашка вся мокрая. Сейчас я тебе свитер принесу. — И ушла. Зуриф пошел за ней.

Дядя Миша сел напротив Владика. На шлюпочный бочонок — анкерок. Подпер кулаками бородку. Посмотрел в упор. У него были очень голубые глаза на строгом, озабоченном липе. Будто клочки чистого неба среди сумрачных облаков. Он хорошо так смотрел, но Владик все равно засмущался и уткнулся в кружку.

— Насчет того, что уши драть, это я для порядка, — сказал дядя Миша.

— Я понял, — прошептал Владик.

— А не страшно было лететь?

— Когда у камней, здорово страшно, — признался Владик.

...Его пронесло над гребнями, которые захлестывали ноги. Потом стремительно надвинулась грязно-желтая скала, и Владик зажмурился: «Все!»

Но ветер взметнул его вместе с языками прибоя, перебросил через каменный барьер, закрутил над кустами дрока. Владик рывком нагнул зонт и упал с ним на упругую подушку жестких мелких листьев.

Потом он отчаянно боролся с зонтом и наконец закрыл его, повернув макушкой к ветру. Потом бежал вокруг бухты, через колючую траву, которой уже не боялся, мимо старых, вытащенных на берег катеров и шлюпок, мимо каких-то красных бочек и полосатых деревянных домиков...

Даже не бежал, а ломился сквозь встречный ветер. Потом — гулкие крепостные коридоры, лампочка над дверью, пожилой помятый дядька в старой морской фуражке.

— Вы что, спите?! Там яхту несет на камни! Скорее!

Дядька осоловело мигал и топтался. Затем глянул в окно, охнул.

— Конец надо завести... Ах, черт, ялик зальет сразу... Катер? — Он потянулся к телефону.

Какой катер? Смеется он, что ли? Когда этот катер доберется до бухты? Да и сунется ли он в море при такой волне?

— Фал давайте!..

Один конец тонкого фала — на берегу. Обмотать его вокруг старинной пушки, которая впаяна в бетонный пирс и служит причальной тумбой. Хорошо, что стены форта закрывают пирс от ветра, — можно раскинуть шнур свободными кольцами на причале.

Метров двести... Хватит? Второй конец — вокруг пояса!

И разбег!

Ух как высоко сразу кинуло! Не промазать бы мимо палубы...

Его поймали сразу в три охапки...

Тонким фалом притянули с берега прочный капроновый трос. На якорную лебедку его!

И через полчаса «Таврида» стояла у пирса под защитой крепостной стены.

...Неужели это было? Неужели это сделал он, Владик Арешкин из четвертого «А» восьмой средней школы?

Вот будет о чем рассказать Гоше. Раньше Владик только слушал про морские приключения, а сегодня сам испытал такое... И не струсил...

Здесь тихо, только поет за прочной каменной кладкой безопасный шторм да тикают часы...

В дверь заглянул смущенный дядька в мятой морской фуражке. Тот, что был на вахте.

— Михаил Сергеевич... Я... Можно вас на минуточку?

Дядя Миша сердито хмыкнул и кивнул Владику: подожди, мол. Вышел.

«Что же сказать в школе?» — с беспокойством подумал Владик. И вздрогнул от легкой щекотки: у него зашевелился нагрудный кармашек.

— 3-значит, это наз-зывается школа?

— Тилька-а... — ахнул Владик. Он же совсем-совсем про него забыл.

— Это из-зумительное из-здевательство! — возмущенно звенел Тилька.

— Тиль, прости! — Владик чуть не заплакал.

— Мне совершенно наплевать на твое «прости», — беспощадно отчеканил стеклянный барабанщик. Он держался прозрачными лапками за край кармашка и возмущенно вертел капельной головкой. — Это такое без-законие! Сию же минуту отнести меня в первую же лужу! И больше мы нез-знакомы!

— Тилька...

— Никаких Тилек! А если бы я вдребез-зги?!

— Конечно, я ужасная свинья, — искренне сказал Владик. — Но... Тилька! Неужели ты совсем-совсем со мной поссорился?

— Динь-да! — отрезал Тилька.

— Тиль...

— Никаких Тиль... Ну, что?

— Мы же все могли вдребезги, не только ты... — тихо сказал Владик.

— Мог бы меня высадить сперва... Я такой хрупкий.

— Не было же времени... Я забыл.

— 3-забыл... Думаешь, если стеклянный, значит, не человек?

— Да что ты! Ты замечательный человек!..

— Динь-да? — осторожно спросил Тилька.

— Честное-честное слово!

Тилька пошевелился и, кажется, вздохнул (если только стеклянные человечки могут вздыхать).

— Длинь-ладно... Только ты никому меня не показывай, возьми в ладошку.

Владик спрятал Тильку в полусжатом кулаке. И вовремя. Появилась Лариса. Велела снять промокшую одежду и натянуть свитер.

У серого свитера была очень крупная вязка. Владик стал в нем похож на большую варежку с тощими ножками и разлохмаченной головой. Варежка с очками... И как они уцелели в этой переделке?

Но главное, что уцелел Тилька (он уже успокоился и, кажется, задремал в кулаке у Владика).

Лариса пообещала высушить одежду утюгом («У нас тут все удобства»). Владик пошел за ней в соседний каземат. Там все оказалось как и в первом, только был еще некрашеный стол — на площадке, где раньше располагалось орудие. А в углу Владик заметил низкую дверцу из толстого железа. Она была приоткрыта и так осела, что намертво вросла в цементный пол. Не шевельнуть. За дверцей чернела пустота, и веяло оттуда холодом.