Читать книгу - "Записки для моих потомков - Ариадна Борисова"

По утрам я люблю смотреть на потолок. Там есть очень интересные трещинки, совсем как картинки. Например, вон в том углу они похожи на маленькую птичку, которая распевает во всё горло свою утреннюю песню. Клюв у неё открытый, а крылья топорщатся в разные стороны. Вот только пения не слышно: оно видимое, но не слышимое. Я срисовала птичку в альбом. У меня хорошо получилось, но на потолке она всё равно красивее. А ещё там есть крокодил. У него зубастая пасть из мелких трещин. Он смотрит на меня внимательным и хитрым глазом из облупившейся штукатурки.

Но самое главное — это портрет старушки. Даже непонятно, как такое вышло, будто кто-то карандашом нарисовал. Я глядела на старушку так и сяк: кого-то она мне напоминала. И вдруг вспомнила: ну конечно же! Точь-в-точь ничейная бабушка!

Эта бабушка живёт в домике на самом краю деревни. Это домик-гномик среди других гордых и нарядных домов. Раньше, когда я была младше и глупее, я думала, что он ещё не вырос. Но на самом деле он просто очень старенький, даже окна вросли в землю. Ничейная бабушка тоже маленькая и старенькая. У неё горбатая спина и смешная косичка на затылке, заколотая гребёнкой. А глаза светлые, как выцветшее небо в октябре. Я не знаю, какое у неё имя, и никто из ребят не знает, а все зовут её просто ничейной бабушкой. К ней никто даже летом не приезжает, а тем более зимой. И писем она никогда не получает, а Интернета в её домике тоже, скорее всего, нет.

Мне тоже порой хочется жить одной всю жизнь. Или хотя бы три часа. Но я, наверное, не выдержу. Человек не должен быть один. Он должен кого-то любить, с кем-то ссориться и драться. Без этого вся жизнь будет как несолёный суп или потолок без трещин.

Письма и газеты получают почти все жители деревни. Иногда мы помогаем работать почтальону дяде Циркулю. Мы отгоняем собак и толкаем его велосипед. Почтальон никогда не доезжает до последнего, самого маленького домика в деревне. И мне становится грустно. А когда мы поворачиваем назад, я оглядываюсь и вижу, как в низеньком окошке колышется занавеска.

Но ничейная бабушка не всегда сидит дома. У неё есть работа: она продаёт разную мелочь возле магазина. Я люблю ходить в магазин. Рядом с ним образовался целый рынок, где прямо из вёдер продаются солёные огурчики, тугие помидоры только что с грядки, зелёный лук, молодая картошка и ещё много всего. Есть и такие прилавки, возле которых толпятся женщины и взрослые девочки: здесь всякие украшения, колготки и духи.

Ничейная бабушка устраивается немного особняком. Её товар разложен на газетке. К ней почти никто не подходит, так как купить у неё нечего. Она торгует смешными деревянными птичками-свистульками, какими-то старинными оловянными солдатиками, тонкими книжками, тряпичными сумками и прочей ерундой. Над всем этим хламом стоит самая большая вещь — статуэтка Хозяйки Медной горы из сказок Бажóва. Краска с неё местами слезла, и лицо в мелких трещинках, как в морщинках. Ничейная бабушка сидит на перевёрнутом ящике много часов подряд и глядит на дорогу, будто и не продаёт ничего, а просто ждёт кого-то. В деревне ее называют малахóльной, то есть странной, а кое-кто из взрослых за её спиной даже крутит пальцем у виска. Я всегда смотрю на ничейную бабушку издалека, а когда утром вижу её портрет на потолке, здороваюсь с ней.

Но прихожу я в магазин вовсе не из-за неё. Во-первых, мама посылает меня за хлебом. Во-вторых, в магазине есть одна вещь, которую я ужасно хотела бы иметь. Это корабль. Он называется «бригантина» и стоит между пыльными резиновыми сапогами и расписным чайником. Размером корабль с мою руку от пальцев до локтя, но совсем как настоящий, со всеми парусами, лесенками и флажками.

Я очень хочу купить бригантину и запустить её в нашем озере. Корабль, должно быть, тоже мечтает об этом. Я представляю себе, как ветер надует радостные паруса и как весело будут развеваться флажки. По палубе заснуют малютки-матросы в настоящих тельняшках, а один влезет на лесенку и станет смотреть в подзорную трубу на далёкий берег. Весёлый кок будет громко петь на кáмбузе красивую песню, в которой часто повторяется вкусное слово «карáмба», от которого становится прохладно горлу… Лёгкий, как ветер, юнга заиграет на губной гармошке, а потом на палубу выйдет старый седой капитан, широко, по-матросски переставляя ноги. Он сядет на скрученные канаты и закурит свою крошечную трубку. Взгляд у него будет задумчивый и печальный, и он раскроет на ладони медальон, похожий на блестящую капельку, а в медальоне будет лежать чей-то шелковистый локон. Капитан посмотрит на локон, закроет крышечку, вздохнёт и снова подвесит медальон к себе под тельняшку, поближе к сердцу. Я знаю, что там в каждом матросском кубрике в сундучках лежит в заветных узелках одно и то же — горсточка родной земли…

Я всегда мечтаю о бригантине. И ещё думаю, что, может быть, стала бы для этих матросов морским богом. Я бы делала на воде рябь, чтобы кораблю было веселее качаться на волнах, и плыла бы с ним туда, где вода золотая и горячая от солнца. И я бы не допускала сильного шторма, разве что чуть-чуть, чтобы только посмотреть, как они начнут суетиться. И это будет такое счастье, что в груди у меня запоёт маленькая серебряная скрипка… Но сквозь воображаемые волны и ветер в глаза мне лезет нахальный расписной чайник. Наверное, я стояла слишком долго, потому что ко мне подходит продавец дядя Денис и спрашивает:

— Чего тебе, Валентинка?

Бригантина стоит две тысячи рублей. Это, может, не очень много по-взрослому, а по-детски — большие деньги. Я бегу домой и достаю копилку, в которую обычно кладу сдачу от хлеба. Копилка — большая глиняная кошка, разукрашенная, как дурацкий чайник. И кому пришло в голову превращать в копилки животных? Мне кажется, тот, кто это придумал, не любил зверей. Вот и появились разные копилочные кошки и свинки. Впрочем, мне нисколько не жаль мою глупую кошку, ведь в её толстом животе много денег, которые можно поменять на бригантину. Я никогда в жизни не пойму: почему за такое чудо требуют какие-то бумажки? Разве они лучше или красивее? Продавать можно сапоги, чайник, огурцы или лук. Но торговать кораблём, рвущимся к морю, — настоящее преступление.