Читать книгу - "Безмятежные годы - Вера Сергеевна Новицкая"

Но душа Клеопатры Михайловны продолжает пребывать в полном смятении: прощальный бенефис произвел свое действие.

Вот настал и последний учебный день. Последний!.. Мне грустно произносить это слово… Было так хорошо!.. Может быть, и дальше жизнь потечет светло и ясно, но эта, здешняя, больше не возвратится. Умерла, безвозвратно исчезла и Муся-гимназистка. Ведь мы уже почти не ученицы, нас распустили на пасхальные каникулы, а на Фоминой неделе, в понедельник — первый письменный экзамен…

Торопятся сниматься, чтобы вовремя поспели фотографические карточки, обдумывают подарок Клеопатре Михайловне. Бедная! Она его вполне заслужила: сколько мы ее дергали, изводили, а ведь, в сущности, никогда ничего плохого не сделала нам эта добрая душа.

Страстная неделя, светлая, ясная, невзирая на раннее время сравнительно теплая, прошла в говенье, в предпраздничных приготовлениях, в том радостном, мирном, умиленном, совсем особенном настроении, которое охватывает душу в эти дни. Будто все лучше становятся, и сам всех больше любишь; кажется, что в каждой душе притаилось, присмирело что-то, словно прислушивается и вот-вот радостно вырвется и вспорхнет при первом звуке пасхального благовеста. Как люблю я этот проникающий в душу звон колоколов! Скорбные, смиренные, полные глубокой тоски, плачут они в печальные великие дни Страстной недели, а потом, торжествующие, восторженные, словно перебивая друг друга, спешат возвестить миру великую, светлую радость.

С особенным удовольствием и в необычайно хорошем настроении шла я в этом году к заутрене — прошлый раз я, к сожалению, прохворала ее. Этот залитый огнями величественный храм, эти светлые платья, светлые лица, — радостью и праздником, светлым праздником веет от всего этого. И голос батюшки звучит особенно, и серебристые ризы его блестящими искорками весело сверкают от падающих на них огненных язычков; нет ни одного темного уголка, — все горит и светится. В руках каждого зажигается свеча, и в душе тоже затепливается праздничный огонек; все светлее разгорается он под пение крестного хода и ярко вспыхивает при чудесных звуках «Христос Воскресе!» Что-то сжимает горло, по спине проходит легкий холодок, блаженные слезы наворачиваются на глаза.

В эту великую торжественную минуту я вдруг чувствую, точно еще что-то извне, помимо воли, завладевает мной. Бессознательно, но быстро поворачиваюсь — в нескольких шагах от меня стоит Дмитрий Николаевич. Взоры наши встречаются; он безмолвным наклоном головы здоровается со мной. Боже, что за лицо!.. Пламя горящей свечи, зажженной в его руке, снизу бросает свет на него, золотит бородку, розоватой зорькой ложится на продолговатые щеки, отражается в зрачках глаз и кажется, что сами эти большие влажные глаза освещены изнутри горячим блеском, будто мягкое сияние разливается от этого чудесного одухотворенного лица.

«Христос Воскресе!» — растроганно и ласково несется приветствие батюшки, и радостное «воистину!» звучит в ответ. Душу приподнимает, захлестывает светлым потоком, в ушах звучит дивное пение хора, мелодичные переливы колоколов, в глазах неотступно стоит фантастично освещенное милое лицо — это ясное, лучистое, совсем особенное, никогда еще не виданное лицо…

Я уж давно улеглась; в комнате совсем темно, но уснуть я не могу. Впечатление пережитого так ярко, так сильно. Опять раздается пение хора, опять блестящей праздничной вереницей направляется к выходу крестный ход. Сколько людей! Все приливают новые и новые толпы их, блаженной улыбкой сияют их лица, ласково приветствуют они друг друга, маняще и призывно улыбаются и кивают они мне, точно приглашая меня следовать за ними. На этот раз и я иду, присоединяюсь к праздничной толпе, выхожу с ней из дверей храма. Теплый воздух касается моих щек. Со всех сторон несется тонкое благоухание; запах ладана смешивается с нежным ароматом цветов. Боже! Сколько их в том громаднейшем саду, по которому мы идем. Теплая весенняя ночь. Деревья в полном цвету; бледно-розовые гигантские гвоздики и громадные белые колокольчики нежно выделяются на темной изумрудной листве.

Ярко светятся зажженные на могучих ветках деревьев восковые свечи; огоньки их бросают перламутровые отливы на розоватые гвоздички, серебрят матово-белые колокольчики, отражаются в искрящейся, словно парчовой, снежной пелене, разостланной у подножия горящих тысячами огней великанов. Вдруг где-то далеко-далеко прозвучало «Христос Воскресе!» В то же мгновение заколыхались на своих стебельках матово-белые колокольчики; радостными переливами зазвенели они, сливаясь с хором удаляющихся людских голосов. Словно серебристая рябь всколыхнула дотоле спокойно дремавший глубокий небесный океан. Зароились в воздухе, как алмазные сверкающие пчелки, яркие звезды, то радостно кружась и собираясь в хороводы, то снова блестящими брызгами рассыпаясь по темной сапфирной выси. Пение хора все удалялось, только колокольчики, нежно звеня, продолжали напевать радостный пасхальный гимн.

Я стояла, словно завороженная лучезарной, необычайной красотой окружающего. Вдруг опять, как сейчас там, в церкви, почувствовала я, что кто-то стоит за мной. С радостно бьющимся сердцем от предчувствия чего-то большого, хорошего, повернувшись, остановилась я. Он, конечно, он! Я знала, чувствовала, что он придет сказать мне: «Христос Воскресе!» — без этого праздник не был бы праздником для меня.

Он идет мне навстречу с тем же чудесным, озаренным внутренним сиянием лицом, с протянутыми руками. Я протягиваю свои, он берет их обе накрест, как делают на катке, и мы тихо, безмолвно бредем по волшебному саду, порой он наклоняется и глубоко-глубоко заглядывает мне в глаза своим лучистым взором. Вдали все звучит и звучит великое «Христос Воскресе», радостными переливами заливаются серебристые колокольчики. Громко, восторженно вторит им душа моя, и вливается в нее теплота упоительной ночи, глубоко проникает в нее горячий, ласковый взор, и она растет, растет, кажется, тесно ей, хочется рвануться наружу из ставшей вдруг узкой груди…

Я просыпаюсь… Как радостно бьется сердце! Что за дивный сон! Это именно сон в Светлую ночь…

Все праздники хожу я под впечатлением виденного, и не могу уговорить себя, что этого не было в действительности, — так сильно, глубоко прочувствовала, переживала его. Хочется верить, что это была правда, и минутами верится…

Но ведь это был только сон!..

Глава XVI. Выпускные экзамены. — Бал. — Опять «большой человек»

Яркой, радостной вереницей промелькнули и уже стали там, позади, в милом прошлом, эти полтора месяца, что длились экзамены. Бодрое, приподнятое настроение, способность головы легко и свободно поглощать громаднейшие, не поглотимые в нормальное время количества страниц, постоянное ожидание чего-то. Каждое новое «12», которое всякий раз является как бы неожиданным, будто никогда-никогда раньше не получаемым, чем-то совсем новым, полным особой прелести, особого значения. Вместе с тем после каждого сданного экзамена что-то тихо щемит в сердце: «Сегодня последний раз отвечала по физике. Последний!..» И жалко-жалко этого очередного звена, отпадающего от милой, легкой, блестящей цепи, связывающей