Читать книгу - "Сказки о рыбаках и рыбках - Владислав Крапивин"

— Кларочка, что ты делаешь! — Широкий Адам Феликсович быстро заслонил Витьку.

Покрасневшая мама сказала:

— Одно к другому. Пусть и воспитательные приемы уходят корнями в феодализм… — Она выпустила чертополох и отряхнула пальцы. — Жаль, что сбежала эта красавица… Чтобы я ее рядом с тобой больше не видела! Предупреждаю последний раз!

— Не буду обедать, — быстро сказал Витька из-за локтя Адама Феликсовича.

— На здоровье! Можешь заодно не завтракать и не ужинать…

— И не буду… — сообщил Витька менее уверенно. — И… помру.

— Не успеешь. Отправишься в круглогодичный интернат, где из тебя быстренько сделают человека.

Витька заложил руки за спину и наклонил голову.

— Это при живых-то родителях?

— Одному родителю до тебя нет дела, а второго… меня то есть… ты скоро вгонишь в гроб!

Витька был уже искушен кое в каких жизненных ситуациях. Посмотрел на маминого знакомого, на маму.

— Понятно… Значит, третий — лишний, да?

— Виктор!

Адам Феликсович ухватил Витьку за плечи, прижал спиной к своему круглому животу, который весело колыхался.

— Кларочка! Этот гениальный ребенок попадет в интернат только через мой труп! А сделать из меня труп не так-то легко.

…Вечером Зинаида спросила:

— Думаешь, поженятся?

— Факт.

— Ну и дела… Знаешь, Вить, ты им не мешай. Пусть…

— Да я и не мешаю пока… А дальше видно будет…

— А отец-то навещает?

— Ага… нечасто. Почему-то он всегда грустный какой-то.

— А чего ему веселиться, — сказала мудрая Зинаида.

Новый мамин муж Адам Феликсович Римский-Заболотов и Витька зажили вполне по-дружески. Не то чтобы Адам очень нравился Витьке, однако нравилось то, что он не лезет в отцы и воспитатели. Ко всем жизненным сложностям отчим относился легко и без «лишних мудростей». Такой подход не всегда устраивал маму, но это уже другой вопрос. Зато дружить с Зинаидой она больше не запрещала. Да и недолгий срок отпустила этой дружбе судьба.

Осенью Зинаидиного отца перевели в какой-то НИИ в Харьков, и она уехала вместе с родителями. Ну, погрустили оба, попереписывались немного, несколько раз говорили по видику. А потом… жизнь есть жизнь, у каждого своя. Но, конечно, Витька был рад всегда, что на восьмом году этой жизни повстречалась ему Зинаида. Да и та, наверно, была рада…

— Дружил, — вздохнул Витька. — Только это у-у-у когда было… Осторожно! — Он дернул Люсю за руку. Сверху со стуком ехала маленькая лавина сланцевых плиток. — Тут глядеть надо.

— Я здесь, оказывается, и не бывала ни разу.

Склоны были теперь безлесными. Осыпь кончилась, справа и слева торчали скалы, похожие на громадные серые клыки. Между ними сновали какие-то пестрые птички с хохолками. Перекликались: «Черр… черр…» Скоро скалы — темные, ребристые — обступили со всех сторон. Этакий гигантский «сад камней». Люся смотрела уже с беспокойством:

— Вот странно. Будто и не рядом с домом, а где-то… Это и есть Итта-даг?

— Не совсем еще. Но близко…

— Жарко. Жаль, фляжку не взяли.

— Здесь рядом родник.

Теперь скалы выстроились в два ряда. Казалось, что Люся и Витька идут между развалинами крепостных стен. Слева в толще дикого известняка вдруг видна стала искусственная кладка — стенка из желтоватых пористых камней, а в ней маленькая сводчатая ниша. Там из каменного желоба падала стеклянная струйка.

Люся радостно взвизгнула, прыгнула вперед, подставила ковшиком ладони. Уткнулась в них губами. Потом повернула к Витьке мокрое веселое лицо:

— Холодная какая… — Смахнула на него брызги с ладоней, засмеялась.

Витька тоже напился. От ледяной воды ломило руки и зубы.

Люся присела на плоский камень.

— Отдохнем чуть-чуть, ладно?

Витька спиной прислонился к теплому известняку. Сказал снисходительно:

— А говорила — не обдерешься. Вон дырки-то…

Люсины желтые гольфы были порваны в нескольких местах.

— Подумаешь… — равнодушно отозвалась она.

«Устала», — с беспокойством понял Витька.

— Ой… — Люся вдруг потянулась к травяному кустику с мелкими желтовато-белыми цветами. — Я таких не видела.

— Не рви! — вскрикнул Витька.

— Я не рву, что ты. Просто смотрю…

Витька объяснил, будто извиняясь:

— Они редкие.

— Реликт?

— Не реликт, но все равно редкие. Только здесь растут… — Он сел перед кустиком на корточки. Листья были мелкие, как зеленые чешуйки. У каждого цветка пять лепестков, каждый лепесток — будто крошечная растопыренная ладошка. Витька сказал: — Они называются «андрюшки».

— Почему? — Люся, кажется, повеселела.

— Ну… так. Бывают васильки, анютины глазки, а эти — андрюшки.

— Ты, наверно, это сам придумал. Как Итта-даг…

— Не-а…

«Андрюшек» придумал Цезарь. Ранним летом Витька выпросил его у родителей на два дня и привел сюда. Это случилось единственный раз, потому что путь через Окружную Пищевую не близкий, а прямого перехода Цезарь не знал. И знать не хотел, боялся. Однажды он виновато и прямо признался в этом Витьке.

До той поры Витьке было известно, что Цезарь Лот боится в жизни лишь одного: что опять арестуют мать и отца. Но после судебной реформы и отмены обязательных индексов не так-то просто было в Западной Федерации кого-то арестовать. Особенно всем известного штурмана Лота.

…Витька выпрямился.

— Люсь, может, пойдем? Недалеко уже. Скоро остатки крепости, там в фундаменте щель и подземный ход…

— Ой…

— Не боись, — дурашливо сказал Витька.