Читать книгу - "Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко"

В первый год лагерной жизни Глеб Забродин разрабатывал план побега и искал напарника (бежать можно было только вдвоем). Он встретил в зоне многих людей (крупных ученых, артистов, политических и военных деятелей, конструкторов и инженеров) и окончательно понял: происходит величайшее преступление против его родины, народа, социализма (ведь он в конце концов принял социалистическую идею). Глеб Кузьмич Забродин поставил перед собой два вопроса: кто руководит тотальным террором? И с какой целью? На первый вопрос ответ был неумолим и однозначен: все беззаконие вдохновляет высшее руководство страны во главе со Сталиным. На второй вопрос Забродин не мог найти ответа…

Шла война, и Глеба Кузьмича больше всего мучила и угнетала, отодвигая на второй план обиду, ненависть и жажду мести, мысль, что он бездеятелен сейчас, когда над его родиной нависла смертельная опасность. Он готов был простить все советской власти, тем, кто растоптал его судьбу, если бы его вернули к активной деятельности, отправили на фронт или заслали в тыл врага (как бы он сейчас мог быть там полезен!..).

И в середине 1943 года произошло чудо. В дождливый июльский вечер, когда барак тяжко отходил к короткому сну после изнурительного дня рабского труда, открылась дверь и прозвучал приказ:

– Заключенный Забродин! С вещами на выход. К коменданту.

Комендант лагеря, подполковник Лебединко, сухой, бледный, с фанатическим блеском в глазах, подписывая какую-то бумагу и не поднимая головы от стола, сказал, шепелявя:

– Товарищ Забродин, – от слова «товарищ» Глеб Кузьмич вздрогнул и мгновенно покрылся испариной, – вы освобождаетесь. В Москве, на Лубянке, вас ждут коллеги. Вот документы. Распишитесь здесь. Довольствие на дорогу получите у интенданта.

Конечно, Глеб Кузьмич не знал тогда, что острая нехватка специалистов и профессионалов в руководстве армии, НКВД, в науке, обескровленных чистками тридцатых – сороковых годов, вынудили Сталина и его окружение вернуть из лагерей часть тех, кто в критическое время был просто необходим для спасения отечества. Правда, списки «помилованных» были мизерны, но они были. Когда в НКВД появилась очередная разнарядка на возвращение из ссылки десятерых специалистов, в эту десятку попал Забродин, борьбу за его реабилитацию возглавил Николай Александрович Голубятников, уже полковник. Он и встретил Глеба Кузьмича на Казанском вокзале. Они молча обнялись посреди бурлящей перронной толпы.

Забродина восстановили в партии (он был исключен из рядов ВКП(б) сразу же после ареста), вернули воинское звание. Надя с подросшей дочерью верно и преданно ждали его, они два невыносимых года прожили под Москвой, в Сходне, у матери Нади. Забродин получил комнату в коммуналке – их прежнюю квартиру занимал теперь какой-то крупный чин, работающий в ЦК партии. След вещей, мебели – словом, семейного имущества, а главное – архива Маргариты Оттовны разыскать не удалось. Глеб Кузьмич работал в прежнем отделе контрразведки под началом своего бывшего ученика Николая Голубятникова. Но это не тяготило его. Он медленно врастал в жизнь на свободе, приходя в себя. Адаптация давалась трудно. Постепенно начинало угнетать понимание, что настоящие сложные операции остаются вне его работы. Неужели не доверяют? И вот…

– …Да, я согласен, товарищ полковник.

– Радист Макса на связи. Для передачи ответа все готово. Время терять нельзя. В нашем распоряжении около двадцати часов. Если верить Зету…

– Фарзусу верить нельзя! – перебил Забродин.

– Верно, Глеб Кузьмич, нельзя, – согласился Николай Александрович. – Он не связывался с нами. И мы не давали ему выход через швейцарскую границу для вывоза «Золотой братины».

– Значит, Зет работает на Германию? – спросил кто-то.

– Фарзус работает прежде всего на себя, – пояснил Забродин. – Убежден: его цель – самому завладеть сервизом.

– Что же, товарищи… – полковник Голубятников смотрел на Глеба Кузьмича, и глаза его улыбались, – положим себе на составление ответа Максу минут сорок. Нет возражений?

Земля Баден-Вюртемберг, замок Вайбер, 15 марта 1945 года

Мартин Сарканис жил в коттедже, состоящем из двух квартир с отдельными входами. Его соседом был командир охраны замка фельдфебель Адольф Штольц, человек настолько замкнутый и угрюмый, что за все четыре года соседства (вне служебной обстановки) маркер Ганс Фогель перекинулся с ним несколькими фразами, не больше. И это вполне устраивало Мартина Сарканиса.

Сейчас Адольф заступил на ночное дежурство и скорее всего находился на «объекте три» – так называли небольшой домик возле ворот, в котором размешались телефонный узел, распределитель энергии, блок, контролирующий сигнализацию. Там была оборудована удобная комната с мягкой мебелью, мощным радиоприемником; имелись настольные игры – шахматы, шашки, домино, кости. В буфете всегда можно было найти что-нибудь съестное; выпивку ночной внешний караул, случалось, приносил с собой, по возможности тайно: фельдфебель Штольц был человеком непьющим и увлечения своих подчиненных алкоголем не поощрял, хотя и не пресекал жестокими наказаниями, понимая, что от монотонной, изолированной от внешнего мира службы в замке Вайбер можно взбеситься. «Пусть лучше пьют, – рассуждал он, – чем думают о дезертирстве».

«Итак, фельдфебель Штольц, мой соседушка, скорее всего на объекте три», – думал Мартин Сарканис, лежа в постели под одеялом и изображая спящего – свет в спальне был потушен. Сон, естественно, не шел, но Мартин лежал неподвижно, на спине, с закрытыми глазами. Только расслабиться никак не удавалось – тело было в нервном напряжении. На крыльце террасы раздались шаги, забарабанили в дверь.

– Господин Фогель! – послышался недовольный простуженный голос.

Мартин Сарканис выдержал небольшую паузу, потом рывком встал с кровати, накинул теплый халат.

– Иду, иду! – крикнул он.

Пройдя через холодную террасу, он, не включая света, открыл дверь. На крыльце стоял эсэсовец в черной форме. Сарканис вгляделся в его лицо.

– Это ты, Фриц? – спросил он, позевывая. – В чем дело?

– Звонит ваш аптекарь, черт бы его побрал! Совсем вы свихнулись на этой музыке…

– Не сердись, Фриц. И спасибо. Бегу!

– С вас причитается, господин Фогель. – И эсэсовец затопал по ступеням крыльца.

Через несколько минут Мартин Сарканис был на объекте три, в первой небольшой комнате, где на столе рядом с телефонным аппаратом лежала трубка. В комнате никого не было. Мартин Сарканис придвинул к столу кресло, сел, взял трубку.

– Я слушаю, – недовольно сказал он.

– Добрый вечер, дорогой мой Ганс! – послышался в трубке виноватый и одновременно возбужденный голос аптекаря Отто Гутмана. – Извините, ради бога! У меня для вас несколько огорчительное сообщение. Завтра на утренней службе не будет исполняться Двенадцатый хорал Баха, как предполагалось…

– Это весьма огорчительно, – вздохнул Сарканис, чувствуя внезапный нервный озноб, пробежавший по спине. «Фарзус не связывался с Центром и не получал задания доставить Золотую братину к швейцарской границе». – Это более чем огорчительно, Отто…