Читать книгу - "Твой навсегда - Шеннон Маккена"

Асфальт автострады мелькал под колесами. Утро, по-видимому, было уже близко. Но тусклый свет, которому каким-то образом удавалось просачиваться сквозь тучи, только подтверждал, до чего они темные и грозные. Саймон пришел к заключению, что пора сделать остановку.

Он подъехал к автовокзалу и заковылял в закусочную. Когда он сел за стойку бара, официантка, пожилая женщина с начесом медного цвета и толстыми щеками, окинула его сочувственным взглядом. На ее нагрудной табличке значилось имя – Дарла.

– Дорогой, у тебя такой измочаленный вид, – сказала Дарла, налив Саймону кофе. – Ты провел ночь в тюрьме или где-то вроде этого?

– Нет еще, – пробормотал он, отпивая кофе. – Может, позже.

– Я не стану никуда сообщать, не беспокойся. Кто здесь только не был проездом. Ты спасаешься от копов?

Саймон потер лицо.

– Я был бы рад, если б все было так просто!

Дарла прищелкнула языком.

– Тогда ФБР? Он покачал головой:

– Женщина.

Лицо Дарлы смягчилось еще больше.

– О, милый! Как жаль! Но мы не держим спиртного на этой развязке. Как насчет десерта? Сладкое иногда помогает.

– А что у вас есть?

– О, у нас есть самые разные пироги, с черникой и…

– Избави Бог. – Саймон закрыл лицо рукой. – Никаких пирогов.

Дарла оставила его в покое.

Он медленно пил свой кофе, наблюдая, как повар в буфете разбивает яйца и бросает их на сковородку. Яичница жарилась с громким шипением. Запах пищи вызвал тошноту. Пламя лизало дно сковороды с гамбургерами, навевая воспоминания о недавнем сне. Эл лежала обнаженная на обугленной земле, и огненное кольцо все теснее смыкалось вокруг нее. После того как он уехал, болезненное чувство под ложечкой не стало сколько-нибудь меньше, оно даже усилилось.

Дарла обошла со своим кофейником всех посетителей и остановилась у Саймона за спиной. Она заботливо наполнила его чашку, наградив его легким дружеским шлепком.

– Знаешь, дорогой, – сказала она, – у нас тут есть платный душ для дальнобойщиков. Может, тебе полегчает. Да и выглядишь ты так, что тебе не грех хорошенько вымыться.

– Спасибо. – Саймон проглотил остатки кофе и, оставив на прилавке пару баксов, как опоенный, поплелся к пикапу.

Большая неуклюжая машина недружелюбно смотрела на него своими фарами. Ему недоставало мотоцикла. Постоянный рев мотора и напор встречного ветра сдули бы прочь все воспоминания и чувства. Но в этой тихой кабине они толклись вокруг него, настоятельно требуя его внимания каждую секунду. Проклятие!

Может, оставить эту машину и снова сесть на мотоцикл? В самом деле, зачем ему нужны все эти вещи? Кому он будет показывать свои альбомы? У него не будет постоянного места, чтобы оборудовать темную комнату для фотолаборатории. Сдать бы все это хозяйство на хранение в какой-нибудь платный склад – и потом только не забывать оплачивать счет.

Вероятно, это было идеальное решение. Тогда в чем вопрос? «Давай. Шевелись. Взлети как птица!»

Саймон должен был подумать. Он опустил боковое стекло кабины, чтобы дать себе приток воздуха, откинул голову на спинку и прикрыл глаза. Кофе не укрепил его силы, только вызвал урчание в животе.

Яркая вспышка молнии заставила Саймона открыть глаза.

Он увидел свою мать, стоявшую прямо перед капотом. Молодую и красивую, какой она осталась в его смутных детских воспоминаниях. Какой она была на фотографиях Гаса. Поднимающийся штормовой ветер хлестал ее длинные волосы. В ее изящных, сложенных чашей руках лежал какой-то предмет. Она протягивала его Саймону. Это был тот вылепленный им почтовый голубь.

На глазах у него этот глиняный голубь покрывался рябью, вытягивался и рос, пока не превратился в орла. Мать без усилий подняла статуэтку и подбросила вверх. Послышалось хлопанье крыльев. Орел взмыл в воздух, устремившись в западном направлении, в сверкающий закат.

Темные глаза матери были задумчивы, движения ее губ сложились в слова. Ее низкий музыкальный голос сказал: «Торопись. Иди».

Он уже знал, что произойдет дальше, и с трудом мог наблюдать, как его мать обратилась в каменную статую и теперь навечно была потеряна для него. Его закружило в пространстве, и он делался все меньше и меньше, тогда как статуя матери становилась громадной, точно сама земля. Он парил к ее центру, навстречу сиянию. Но это не было сияние солнца – это был огонь. Тот самый огненный монстр.

Саймон все ближе и ближе подлетал к почерневшей земле. Он увидел Эл, свернувшуюся клубочком, обнаженную. Спящую в черной пасти дракона, пока огненные челюсти все теснее смыкались вокруг нее.

В небе вспыхнула другая молния. Оглушительный раскат грома прервал эти видения, и в какую-то долю секунды в сияющем ореоле возник Гас. Длинная борода развевалась у него за спиной, его горящие глаза с ужасной настоятельностью говорили о чем-то очень важном.

Саймон слышал, как сердце глухо стучит в груди. Небо вновь расколола молния, но на этот раз он держал глаза зажмуренными. Ему не хотелось видеть Гаса, если он еще оставался здесь.

На ветровое стекло плюхнулась тяжелая капля дождя, за ней другая. Потом огромный шуршащий поток обрушился на боковое стекло. Ветер принес волну влажного воздуха, напоенного запахом горячей пыли, превращавшейся под ливнем в жидкую грязь. Саймон поднял стекло.

«Торопись. Иди», – звучало у него в голове.

Птица. Почтовый голубь. Дом. Мать. Ее каменная статуя, покрытая лишайником. Ожившая статуя орла, летящего на запад, в сверкающий закат. Кольцо огня, смыкающегося вокруг Эл. Все эти образы беспорядочно теснились в уме.