Читать книгу - "Год Быка - Александр Омельянюк"

Со среды, 7 октября, в Москве и области установилась сухая, солнечная, хотя и прохладная погода. Бабье лето вступило в свою четвёртую фазу.

Поэтому после красочной среды Платон решил в четверг съездить на дачу, взяв отгул за авральную работу в субботу. Но погода чуть подпортилась, обещали дожди. Поэтому утром садовод колебался: ехать на дачу или на работу?

Но видя, что облачность хоть и сплошная, но не тёмная, он решил поехать на дачу, понимая, что всё-таки едет на юг от Москвы. И его оптимизм оправдался. Небо немного просветлело, и кое-где меж облаков стали пробиваться лучи Солнца. Видно было, что ночью повсеместно прошёл дождь. Но теперь в природе наступило спокойствие. Температура поднялась выше десяти, облачность стала переменно-сплошной со светлыми облаками, и наступило полное безветрие.

Вокруг была такая тишь и благодать, что даже перезревшие и подсохшие листья не падали с деревьев и кустов.

Выйдя в Загорново, Платон сразу почувствовал приятный, даже летом неощущаемый тёплым, необыкновенный запах мокрого леса. Он начал глубоко и с наслаждением вдыхать этот воздух. И так не спеша он прогулялся до своего участка. И там он наслаждался этим влажным и тепловатым запахом Подмосковной природы. Такая погода разморила и расслабила его, захотелось спать. Но надо было, как всегда, работать.

Платон тщательно очистил и даже вымыл садовые кашпо и вазоны, так как знал, что по весне ему будет приятно всё это чистое взять в руки и улыбнуться самому себе.

Днём температура воздуха поднялась до пятнадцати тепла. И только в Москве, при выходе из метро около дома, его на короткое время окропил тёплый дождь.

Это счастье: лечь спать с чувством выполненного долга, заснуть с чувством глубокого удовлетворения, и спать сном праведника! – проснувшись утром, почувствовал он.

После завтрака кошки расположились в полудрёме, кто где. Коты оказались на табуретках около хозяина. И если Тиша безмятежно дремал, то малыш Тимоша начал робко голосить, выпрашивая угощение. Тогда Платон ответил ему:

– «Слышу, слышу! Я всех слышу! А тебя… чаще всех!» – успокоил он котёнка.

В этом году Платону всё чаще и чаще, ближе к утру, стали сниться смешные сны. Он даже был готов захохотать во сне, но разумом в тот момент всё же понимал, что это всего лишь сон.

Обычно такое бывает свойственно детям. Теперь же Платон понимал, что со здоровьем у него всё в порядке, особенно с моральным и психологическим самочувствием. И к утру его уже отдохнувшее тело просто пело, а может быть и молодело, во всяком случае, душа – это точно!

В пятницу Платон опять убедился в правильности выбора четверга в качестве дня отгула. Ибо перманентный дождь то шёл, то моросил, в том числе очень косо с бело-серого, сплошной пеленой накрывшего Москву, небосвода, то взвесями капель влаги попадал в лицо, проникая под козырёк спортивной кепки. Да и стало заметно прохладней.

От мысли о правильности накануне сделанного выбора ему становилось как-то спокойней и даже веселей.

Настоящий осенний дождь, затяжной и нудный! – осознал поэт ситуацию.

После субботних дел в гараже – подключения к новому кабелю и зарядки аккумулятора, – проходивших при ясной погоде, Платон надеялся на её продолжение и в воскресенье. И его надежды оправдались.

Сначала он принялся за яблоки. Потом успел снять плёнку с шалаша, почистить её, свернуть и убрать на зимнее хранение. Затем он также, как никогда аккуратно и рационально обложил оставшееся в нём шифером, предварительно, по печальному опыту прошлого, закрыв всё ещё и полиэтиленовой плёнкой. Ему особенно важно было при этом выкроить часть листов шифера и для ремонта стен последней компостной кучи. И это ему удалость сделать как раз до темноты.

Довольный сделанным, – ведь теперь дача по большому счёту была готова к зиме, – опять навьюченный Антоновкой, Востоком, Штрейфлингом и Уэлси, он отбыл домой.

– «Как я вчера всё успел сделать?!» – поделился Платон утром радостью с женой, выглядывая в окно, за которым на улице было пасмурно, и уже шёл классический осенний дождь.

– «Да! Началась мерзкая осень!» – резюмировала Ксения, не давая поэту настроиться на лирический лад.

Но лад проявился на работе. В это раз Платон был первым, и первым встретил новую посетительницу, моложавую женщину.

– «Здравствуйте!» – опередил он ту, ищущую глазами кого-то другого.

– «Здравствуйте! Мария!» – чуть улыбнувшись, представилась та приветливому.

– «Платон Петрович!» – в свою очередь представился он, с интересом вглядываясь в красивое лицо.

– «Очень приятно!».

– «Вы это предполагаете, или Вам кто-то обо мне сказал? Я, вот, пока не знаю, с Вами не пробовал!» – ошарашил он красивую, вгоняя её в краску.

Платон не любил казённо-лицемерное «Очень приятно!».

Откуда кто знает, что потом будет? Это наверняка пришло к нам из прошлого, скорее всего даже из литературы. Тогда знакомящиеся уже неофициально, фактически, знали друг о друге что-то хорошее или полезное, и им оставалось лишь быть представленными друг другу официально.

Поэтому сейчас лучше говорить что-то другое, например… – рассуждал чуть позже Платон, так и не закончив мысль, не в первый раз закашлявшись.

Это видимо надоело чревохранителю, и из глубины, где проживает ещё и душа, будто бы послышалось:

– «Кашляети, ети?!».

Но опять победила лирика. Во вторник вновь стало солнечно, и хотя ещё не было сухо, но зато потеплело.

Но Платон вдруг почувствовал, что в этом году он как-то морально подустал. Причём не от обилия дел, а, как ни странно, от обилия забот и положительных эмоций.

Бабье лето в этом году не сдавалось. С достойной настырностью, оно влезало и влезало между прохладными и дождливыми днями. После продолжительного, суточного дождя в понедельник, во вторник и среду установилась не только солнечная, но и тёплая погода. Температура воздуха к среде опять повысилась до плюс пятнадцати.

Что-то это тоже предвещало? К чему был теперь и этот знак? – раздумывал Платон.

Но осень опять оделась в своё золото. Листопад стал гуще. Даже от незначительного дуновения ветерка листья слетали с веток, и иногда по весьма замысловатой траектории наперегонки неслись к земле, колеблясь в полёте, демонстрируя всем обе свои стороны, словно хвалясь напоследок: вот я какой стал яркий и красивый.

Очередным утром Платон натощак сдавал клинический анализ крови.

– «В больницу, штоль?!» – спросила, похожая на Шапокляк, древняя старушка, почти с остервенением выдавливая из безымянного пальца Платона шестую порцию крови.

Слава богу, на этот раз та шла легко. А то бы быть кончику этого пальца синим, как это как-то раз уже было.

Это воспоминание о синем кончике невольно перебросилось и на результат ожидаемой операции, для которой Платон и сдавал эти анализы.