Читать книгу - "Сыщица начала века - Елена Арсеньева"

– Да уж! – с воодушевлением восклицает Георгий. –Ты тогда слишком смутилась, ты и представить не можешь выражения этих лиц! Ябыл истинно ошеломлен… Однако, Лиза, ты что-то приписываешь мне хитрость, передкоторой меркнет даже макиавеллизм! За что? На каком основании?

– На основании все той же логики – причем отнюдь не женской,а просто – логики. Я сейчас задам вам вопрос – постарайтесь ответить правду.

– Да я с самого начала говорил вам только правду, – собиженным, мальчишеским выражением бормочет Георгий.

Ага, теперь и он перешел на «вы». Ну, так тому и быть…

– Что все-таки было в телеграмме, которую доставили изМинска вчера днем?

– Вечером, – быстро поправляет меня Георгий – иосекается…

– Вот вы и попались. Так, значит, вы всех обвели вокругпальца? Конечно, я и то удивилась: не могла телеграмма из Минска прийти такбыстро! Странно, что никто из наших преступников не заметил этой несуразицы.Получается, бедняга Вильбушевич был прав, когда уверял: вы знаете имена, но незнаете, что за ними стоит. Вам назвал их Красильщиков, который, видимо,подслушал их случайно? Но вы и правда игрок! Очень ловко блефовали – выбросилидвойки, а все уверились, что это козырные тузы!

– Мне нужно было выиграть время! – азартно вскакиваетГеоргий. – Заставить их встревожиться, потерять голову, вынудить ихспорить, совещаться, обвинять друг друга в необдуманных действиях, невольнопробалтываться! Красильщиков в это время мотал на ус каждое слово, собиралулики, подводил их к признанию. Пока мы с тобой сидели в чулане, он, по сути,получил от каждого признание вины, и потом, на допросах, его показания сталирешающими. Будут решающими и на суде. Если бы вы знали, как я завидовал ему,как мечтал быть на его месте!

Я смотрю на него, а он – на меня… И какой-то странный звонслышится мне. Может быть, это разбивается мое сердце?

Его черные глаза делаются растерянными, несчастными, онотводит взгляд.

– Вы меня неправильно поняли, Лиза… Я не то хотел сказать!

Боже мой… Думаю, я все поняла правильно. Или нет?

– Скажите, а то, что произошло между нами… случилось понаитию или все-таки было частью вашего плана?

Зачем я задаю этот жалкий вопрос? Что мне еще не ясно?!Зачем я унижаюсь перед этим человеком?

– Елизавета Васильевна! – выкрикивает Смольников, иогненные глаза его бешено сверкают. – Кто дал вам право усомниться…подозревать… вы считаете, я подлец?

– Я считаю? Нет, это вы считаете. Вы все время считаете!Вернее, просчитываете – на три хода вперед, словно шахматист. Вам мало былотого, что вся честь в изобличении преступников, в их поимке и так принадлежалабы вам. Ведь операция была спланирована заранее, полиция следила за каждымнашим шагом и ждала только сигнала. Нет, этого вам показалось недостаточно! Выбыли неприятно поражены тем успехом, который имели мои доводы на последнемсовещании у прокурора, вас уязвило высказанное мне восхищение, вы не моглиперенести, что женщина – презираемая вами женщина! – отнимает у вас лавры.Вот вы и решили любой ценой вывести меня из игры. И сделали это блестяще!Сочетая приятное с полезным. Ни одной минуты не сомневаюсь, что провестидопросы немедленно после ареста Лешковского и Вильбушевича было решено заранее,что весь наш синклит ожидал вас… вернее, нас. Но вы не могли, не хотели этогодопустить… И вы снова пошли ва-банк! Вы избрали единственный способ, которыймог мне помешать присутствовать на допросах, высказывать свое мнение, лишитьвас хоть мало-малейшей толики внимания, оторвать хотя бы один листок от тоголаврового венка, которым вы мечтали себя увенчать… товарищ прокурора, Казанова,покоритель старых дев! Вы просчитали даже то, что отныне я никогда не смогу свами спорить, что я вынуждена буду уйти со службы, потому что не в силах большевстречаться с вами и думать, как меня предал человек, которого я… которого ялюбила!

Я даже толком не понимаю, произнесла я это последнее слово,или оно утонуло в слезах. Я рыдаю так, что, кажется, вот-вот задохнусь, умру отразрыва сердца, – совершенно так, как умерла Наталья Самойлова, когдапоняла, что желание, исполнению которого она подчинила всю свою жизнь,невыполнимо… Мое желание невыполнимо тоже! Я рыдаю так, что даже не слышу, какрядом со мной оказывается Павла. Она не утешает меня, ничего не говорит, онапросто сидит рядом и плачет, плачет так же горько, безудержно, как я. А когда унас обеих иссякают слезы и мы можем оглядеться, мы видим, что комната пуста,что в ней нет никого, кроме нас, двух обманутых женщин.

Я не знаю, когда ушел Георгий. Я знаю только, что он ушелнавсегда.