Читать книгу - "Возвращение в Оксфорд - Дороти Ли Сэйерс"

— Как полезно писать детективы: вы знаете, как рассказать историю и как представить улики.

— Спасибо, — сухо сказала Гарриет. — Сэр Хьюберт уж похвалит так похвалит.[215]

Он продолжил чтение. Следующее наблюдение не заставило себя ждать:

— Я смотрю, вы исключили из подозреваемых слуг, живущих в скаутском крыле, на основании одной запертой двери.

— Я не так простодушна. Когда вы дойдете до инцидента в часовне, вы поймете, что все они оказываются вне подозрений по другой причине.

— Виноват, совершил непростительную ошибку: стал теоретизировать, не имея фактов.[216]

Признав справедливость упрека, он погрузился в молчание, а она изучала его лицо, повернутое вполоборота. В целом, как фасад, оно было ей уже довольно хорошо знакомо, но теперь она видела детали, словно увеличенные воображаемой лупой. Плотно прижатое ухо с аккуратным завитком раковины, часть затылка, блеск коротких волос в том месте, где шейные мускулы прикрепляются к голове. Крошечный серповидный шрам у левого виска. Легкие морщинки смеха в уголке глаза, нависшее верхнее веко. Золотой блик вдоль скулы. Широкий разрез ноздри. Почти неразличимые бисеринки пота над верхней губой, еле заметное дрожание мускула в уголке рта, чуть тронутая солнцем бледная кожа и внезапная белизна ниже линии воротника. Небольшая впадина у ключицы.

Он поднял глаза, и она мгновенно залилась краской, будто ее ошпарили кипятком. В глазах потемнело, в ушах стоял шум, казалось, что-то огромное нависло над ней. Потом туман рассеялся. Его взгляд был снова прикован к рукописи, однако дышал он тяжело, словно после бега.

Ну вот оно и случилось, подумала Гарриет. Но ведь случилось это давно. Вся разница в том, что теперь придется признаться самой себе. Я ведь уже некоторое время это знаю. Но знает ли он? Теперь ему трудно будет не знать. Хотя он, кажется, отказывается признать увиденное, и это тоже что-то новенькое. Что ж, тем легче будет сделать то, что я собиралась сделать.

Она решительно устремила взгляд на водную рябь, однако от нее не ускользало ни одно его движение, ни одна перевернутая страница, ни один вдох или выдох. Казалось, она чувствует каждую косточку в его теле по отдельности. И когда он заговорил, она поразилась, как могла спутать чей-то голос с этим голосом.

— Да, Гарриет, задачка не из приятных.

— Да. И так не может больше продолжаться, Питер. Нельзя допустить, чтобы людей доводили до прыжка в реку. Черт с ней, с оглаской, — это должно прекратиться. Иначе, даже если никто не пострадает физически, мы все сойдем с ума.

— Вот именно.

— Скажите мне, что делать, Питер.

Она перестала остро ощущать каждую клетку его тела — оставался лишь его привычный быстрый ум, который непостижимым образом оживлял это забавное сочетание черт.

— Ну, есть две возможности. Можно рассовать повсюду шпионов и ждать следующего эпизода, чтобы схватить виновницу.

— Вы не представляете, как трудно патрулировать колледж. И не хочется ждать следующего эпизода. Представьте, что мы ее не поймаем и случится что-то ужасное.

— Согласен. Вторая, более предпочтительная, возможность — запугать нашу психопатку, и пусть сидит тихо, пока мы раскапываем ее мотивы. Я уверен, это не просто слепая злоба, в этом безумии есть метод.

— Кажется, мотив до боли очевиден.

— Вы напоминаете мне одного очаровательного старого тьютора, ныне уже покойного, который изучал взаимоотношения папства с англиканской церковью в какой-то конкретный период, уже не помню точно, в какой. В одно время курс, очень близкий к его теме, ввели для экзамена по истории. Естественно, студентов, выбравших этот предмет, стали отправлять к старичку заниматься, и все шло отлично. Но оказалось, что ни один студент из его собственного колледжа не выбрал этот курс — тьютор отличался столь необычайной щепетильностью, что изо всех сил отговаривал их от этого, чтобы, не дай бог, невольно не повлиять на них своим энтузиазмом.

— Какой милый старый джентльмен! Я польщена сравнением, но не вижу, на чем оно основано.

— Нет? Разве не похоже, что, выбрав временный целибат, вы тут же начали населять келью призраками? Если вы хотите обходиться без личной жизни, обходитесь. И не воображайте, что тут же станете кандидатом в пациентки доктора Фрейда.

— Мы не говорим обо мне и моих чувствах. Мы говорим о неприятностях в колледже.

— Но вы не можете отделить свои чувства от дела. Нет никакого смысла туманно намекать, что в основе этих происшествий лежит секс, — это все равно что говорить, что в основе любых поступков лежит человеческая природа. Секс — не отдельная вещь, бытующая сама по себе. Обычно он прикреплен к какому-то человеческому существу.

— Это довольно очевидно.

— Так давайте рассмотрим эту очевидность. Самое большое преступление этих чертовых психологов в том, что они мешают видеть очевидное. Они похожи на человека, который пакует чемодан, чтобы съездить куда-то на выходные, и вываливает все вещи из всех ящиков и комодов, после чего не может отыскать в этой куче пижаму и зубную щетку. Давайте начнем с нескольких очевидных пунктов. Вы познакомились с мисс де Вайн в Шрусбери на встрече выпускников, и первое письмо попало вам в рукав именно тогда. Почти все подвергшиеся атаке люди — доны или стипендиаты. Через несколько дней после вашего чаепития с Помфретом Джукс попал в тюрьму. Все письма, отправленные почтой, пришли либо в понедельник, либо в четверг. Все послания были написаны по-английски, кроме цитаты про гарпий. Никто в колледже не видел платья, найденного на чучеле. Все это вместе не наводит вас ни на какие мысли, кроме подавленной сексуальности?

— Каждый элемент в отдельности наводит на множество мыслей, но я не вижу, как они связаны.

— Обычно синтез дается вам лучше. Хорошо бы вы выбросили из головы свои личные тревоги. Дорогая моя, чего вы боитесь? Две главные опасности безбрачия — вынужденность выбора и праздность ума. Волны энергии, бьющиеся в пустом пространстве, рождают химеры. Но вам-то ничего не грозит. Если уж вы решили отыскать покой, то скорее отыщете его в жизни ума, чем сердца.

— И это говорите вы?

— Речь ведь о ваших нуждах, а не о чьих-то еще. Я говорю это как честный ученый, беспристрастно рассмотревший вопрос со всех сторон.