Читать книгу - "От любви с ума не сходят - Ольга Арнольд"

И мы так и сделали: пошли в церковь, пока совсем не стемнело.

21

Наша договоренность - не говорить о расследовании - действовала и весь обратный путь. Впрочем, мы ни о чем и не могли говорить, кроме дороги. Мы выбрались из Старицы, когда стало уже совершенно темно; неопытный шофер, Володя весь был в напряжении, он так вцепился обеими руками в руль, что я засомневалась, доедем ли мы до дома без приключений. К тому же он так редко в обычной жизни носил очки, что у него заслезились глаза. Я сделала то единственное, чем могла ему помочь в этой ситуации: я уселась на своем переднем сиденье чуть ли не столбиком, как суслик, и во все глаза всматривалась в трассу, предупреждая Володю о каждом повороте и дорожном знаке. И так почти все двести двадцать километров! Я как бы вела машину вместе с ним - и когда мы благополучно добрались до Москвы и через каких-нибудь пятнадцать минут были у моего дома, я тоже падала от усталости. Заметив мое состояние, Володя сказал:

- Знаешь такой анекдот? Водитель говорит остановившему его за нарушение правил гаишнику: «За рулем сидел я, но машину вела жена».

Он галантно проводил меня до двери; когда я была уже внутри и Гриша приветствовал нас оглушительным лаем, он предложил погулять с ним, но я отказалась: Гриша-сосед уже должен был это сделать. Тогда Володя, так и не перешагнув через порог, героически заявил, что он - пошел, и даже не попытался меня на прощание поцеловать. Правда, после этих слов он так и остался стоять за дверью, не сводя с меня красноречивого взгляда своих прекрасных глаз (хотя они покраснели, слезились и под ними синели круги от тяжелой оправы, но это была такая ерунда - все равно они мне нравились).

- Неужели ты так устал, Володя, что не хочешь даже зайти? - поддразнила его я - и через долю секунды он оказался внутри, а я - в его объятьях. Впрочем, настоящего долгого поцелуя не получилось: Гриша не понял, чем мы занимаемся, и на всякий случай решил вмешаться, так что Володя вынужден был меня отпустить.

Дальше все пошло, как во сне. Конечно, это звучит очень банально - но мы так устали за этот день, голова у меня настолько разламывалась от избытка впечатлений, что я была как пьяная, по-хорошему пьяная - где-то на границе яви и Зазеркалья. Я еще утром, открывая Володе дверь, знала, чем этот день завершится. И сейчас, когда мы наконец очутились у меня дома, я не хотела думать ни о чем, кроме нас двоих. К черту все, что диктовал мне рассудок на трезвую голову! Я желала быть пьяной и подчиняться тому, что говорили мне мои инстинкты.

А инстинкты мне подсказывали, что хотя мне и хочется, и очень хочется, лечь в постель, но есть еще несколько неотложных потребностей, которые надо удовлетворить, прежде чем оказаться в горизонтальном положении. Самую неотложную потребность мы удовлетворили быстро и относительно легко - относительно, потому что Гришка мешался под ногами и пытался сопровождать нас и в уголок, предназначенный для интимных размышлений.

Но дальше было серьезнее: хачапури Володиной мамы давно растворились в наших желудках, и мы рисковали умереть от голода, прежде чем умрем от слишком страстного исполнения желаний. Поэтому до спальни была кухня - по счастью, в морозильнике я отыскала пельмени и сварила их целую гору: Гриша, конечно, пожелал ужинать с нами, и хотя тесто собакам, особенно собакам упитанным, и не полагается, но я знала, что если я не позабочусь о дополнительной порции, то он будет есть чуть ли не с Володиной тарелки. Пока мы сосредоточенно и молча ели, у меня в голове крутился другой вопрос, продиктованный еще одним сильным безусловным рефлексом: каким образом перейти к кульминации вечера в отмытом дочиста естестве?

Если у меня и есть какое-то психическое отклонение, то это - чуть ли не болезненная страсть к чистоте. Стыдно сказать, но я отказываюсь от дополнительных дежурств в основном не потому, что не люблю много работать, а потому, что к вечеру ощущаю некое беспокойство, которое проходит только после водных процедур. Когда же я ночью вынуждена носиться по больнице, то всей своей кожей при этом чувствую, как она перестает дышать из-за накопившихся за сутки грязи и пота и просто умоляет об омовении. Я не верю в дезодоранты: во-первых, часто они сами воняют, во-вторых, что может быть хуже запаха застарелого пота, смешанного с каким-нибудь дешевым парфюмом? Самое мучительное для меня время - это тот месяц, когда отключают горячую воду и надо возиться с чайниками и кастрюлями, чтобы нормально ополоснуться. И еще я очень придирчива к одежде; мама в свое время прозвала меня енотом-полоскуном, потому что я готова стирать в любое время дня и ночи и стираю все, что попадется мне под руку.

И, естественно, я не могу не оценивать мужчин по состоянию их рубашек и исходящему от них запаху. Виктор, пока мы жили вместе, был всегда отмыт и отглажен с головы до пят, у него, бедолаги, нередко с утра его большие уши даже краснели из-за слишком усердного мытья.

Эрик, сколько мы с ним ни встречались, был безукоризненно элегантен, ни разу я не заметала ни пятнышка у него на манжетах, а пахло от него каким-то приятным дорогим одеколоном. От Володи же ничем не пахло, кроме мужчины, - это был его собственный запах, и он мне нравился: запах крепкого мужского тела, смешанный с легким запахом свежего пота. Я впервые его вдохнула полной грудью в тот вечер, который чуть не стал для меня роковым; хоть я и была тогда, когда он нес меня на руках, почта без сознания, этот запах показался мне родным и успокаивал. А сейчас он же меня возбуждал: у меня захватывало дыхание, когда я несколько раз оказалась слишком близко от него, придвигая к нему тарелку или наливая чай.

Естественным было бы перейти к нежностям и поцелуям сразу же после ужина, но меня это не устраивало. Предложить сначала пойти в ванную комнату, а потом уже заняться любовью? Но я же не шлюха, в конце концов, и к тому же это Володя должен меня соблазнить, а не я - его. Хотя бы видимость этого следовало соблюсти… И тут, как всегда в нужные моменты, на меня нашло вдохновение: не допив чай, я встала, бросила Володе на колени фартук и сказала:

- Я все еще никак не могу согреться. Пойду приму горячий душ, а ты пока вымой посуду.

Интересно, о чем он сейчас думает, размышляла я, смывая с себя всю грязь - с тела и с души тоже. По счастью, мои любимые духи стояли на полочке перед зеркалом, и я надушилась ими в тех местах, которые особенно привлекают любовников; макияж я сочла в этом случае излишним. Когда я вышла из ванной в своем любимом махровым халате - он такой длинный и широкий, что я кажусь в нем чуть ли не дюймовочкой - Володя все еще стоял у раковины с полотенцем в руках, а Грей после внеочередной трапезы мирно дремал у его ног. Меня забавляла его неуверенность: он до сих пор боялся поверить в то, что вот-вот должно было произойти и, не отрывая глаз от глубокого выреза моего халата, в котором виднелась грудь, хрипло произнес:

- Я, пожалуй, пойду…

- Куда ты пойдешь, Володя? - искренне удивилась я. - Правда, еще не слишком поздно, но ты ведь пил коньяк, и вести машину тебе нельзя. Иди в ванную, я тебе пока постелю.

Конечно, это была игра: я поставила на стол открытую бутылку коньяку, которую принес Эрик в ознаменование похищения старушки из дурдома, и мы его допили, делая вид, что просто согреваемся, и как бы начисто забыв, что Володя за рулем. Мы оба так хотели, чтобы у него был предлог остаться!