Читать книгу - "Возмездие - Василий Ардаматский"

Страх капитана Секунды постепенно прошел, он слушал пана Мухина с большим интересом — пан Мухин вполне ясно подтверждает то, в чем капитан был уверен и раньше, — конечно же у Шешени и тем более у Зекунова руки коротки, чтобы дотянуться до такого важного материала. Черт возьми, а полковник Медзинский, кажется, прав: этот гордый пан Мухин уже работает нашим курьером, и, как говорится, лиха беда начало. Но все-таки самый трудный и самый опасный момент в разговоре наступает только сейчас. Секунда машинально трогает левый карман своего белоснежного кителя.

— Вы извините меня, пан Мухин, — обольстительно, скромно улыбается он. — Делайте скидку на то, что я в конечном счете солдат, а не политик. И соответственно, главное мое дело — выполнять приказы. — Капитан набирает полную грудь воздуха и произносит: — Мы хотим, чтобы те люди, которые помогли нам, не были на нас в обиде, они действительно же вовсе не обязаны были на нас трудиться из любви, так сказать, к искусству, хе-хе… — Капитан понимает, что смех неуместен, и, стараясь исправить положение, говорит излишне строго: — Мне приказано передать тем, кто трудился для нас, пятьсот долларов… — Он торопливо вытащил из кармана аккуратно упакованную пачку денег и положил ее перед Федоровым. — Мне приказано сообщить вам, что и впредь каждый месяц ваши люди будут получать эту сумму, и именно в долларах. Наше высшее руководство подчеркивает особую ценность вашей помощи.

Федоров молчит, мучая Секунду необходимостью заполнять тяжкую для того паузу.

— В конце концов… если говорить откровенно, — неуверенно произносит Секунда, — мы так боимся этой проклятой красной России… так боимся, что… Я сам чертовски боюсь… — На самом деле он боится сейчас только одного — что Федоров не возьмет деньги.

Пачка лежит перед Федоровым, и он не сбрасывает ее на пол. И вот, наконец, он протягивает руку и берет деньги…

Рано утром Федоров вошел в здание ГПУ на Лубянке. Навстречу ему от столика поднялся часовой — Федоров знал этого парня, недавно пришедшего из флота, и улыбнулся ему.

— Пропуск, гражданин, — строго сказал часовой.

— Да ты что? Я Федоров. Старший оперуполномоченный. Забыл?

Парень пригляделся к Федорову, и было непонятно, узнал он его или нет.

— Пропуск возьмите… — сказал он не очень решительно.

Пришлось идти в бюро пропусков. Обижаться было не на кого. Разве что на себя — за то, что так хорошо отработал вид господина Мухина. Вот и сам комендант здания тоже не сразу узнал его и потом долго еще посматривал и цокал языком.

Поднявшись к себе в отдел на пятый этаж, Федоров издали увидел знакомую коренастую фигуру молодого чекиста Васи Пудина, он ходил от двери к двери с пышущим паром ведерным медным чайником. Значит, сегодня Вася «дежурный чайник», разносит по кабинетам утренний чай.

Вася зашел в пятьдесят четвертую комнату, и Федоров не утерпел, зашел туда вслед за ним. В этой комнате работали уполномоченные Гендин, Сперанский, Пахомов и Кулемин. Занятые приемом «чайника», они не сразу заметили Федорова.

— Смотрите, кто пришел! — вдруг крикнул Гендин.

Срабатывает таинственная сигнализация, и вот комната уже полна народу, и в центре — Федоров. Нет, нет, товарищи ни о чем его не расспрашивают — каждый и сам знает, что это была за поездка. Они просто смотрят на него — живого, невредимого и так на себя не похожего, — и от одного этого испытывают огромную радость.

— Потрясающих новостей нет? — спрашивает Федоров. — А все остальное после доклада начальству.

Артур Христианович Артузов, как все в этот час, чаевничал и одновременно просматривал «Правду». Он, конечно, уже знал о появлении Федорова и, увидев его входящим в кабинет, не вскочил, не изобразил на лице ни радости, ни удивления.

— Вернулись? — обыденно спросил он.

— Конечно, — чуть улыбнулся Федоров.

— Вполне естественно, — согласился Артузов. — Я вот положил перед собой часы, гляжу, когда вы соизволите оказать честь начальству…

Федоров отлично знает Артузова, понимает, что тот шутит, но не может быть таким серьезным, как он, и улыбается.

— Если я и унизил начальство, то не больше чем на пару минут, — говорит он.

Артузов легко выскочил из-за стола и крепко обнял Федорова.

— Цел-целехонек!

— Вроде да…

Артузов долго смотрит на него молча, ласково, потом отталкивает от себя, быстро возвращается к столу и снимает трубку телефона.

— Феликс Эдмундович? Вернулся Федоров! Сию минуту!

Он хватает Федорова под руку и тащит к дверям.

— Бегом! Учтите, начальство унижать опасно… — смеется Артузов.

Дзержинский, Менжинский и Артузов в самом начале условились — никаких вопросов не задавать, чтобы не мешать Федорову стройно изложить свои впечатления. Но все они беспрерывно делали какие-то записи: видно, потом вопросов у них будет достаточно…

Когда Федоров сообщил о привезенных им от польской разведки пятистах долларах и положил пачку на стол перед Дзержинским, Феликс Эдмундович недоуменно смотрел то на лежавшую перед ним пачку, то на Федорова, то на Менжинского и Артузова и вдруг принялся хохотать во весь голос. Он взял трубку телефона и назвал номер.

— Это нарком финансов? — спросил он, и глаза его сияли веселым лукавством. — Вас беспокоит некто Дзержинский. Здравствуйте, товарищ нарком. Хочу напомнить вам, как однажды униженно и слезно я просил у вас на одно очень важное дело хотя бы двести долларов. А вы, тоже со слезами на глазах, дали семьдесят пять. И в будущем году обещали еще сто, если не будет войны. Как говорится, и на том спасибо. Так вот — не надо мне больше ваших долларов! Я завел свои. Что? Э-э-э, милейший, нет! В своих долларах я перед вашим наркоматом не отчитываюсь. Но когда вам станет туго, приходите, я долларов пятьдесят, так и быть, одолжу. — Дзержинский смеется и кладет трубку. — Видали, а? «Вы, говорит, обязаны сдать валюту государству». — Дзержинский вдруг вопросительно посмотрел на Федорова. — А между тем, действительно, как быть с этими долларами?

Только поздним вечером Федоров пришел к себе домой. Аня ему открыла, и он вдруг растерялся — стоял в дверях, прислонившись к косяку, и молчал.

— Ты что, Андрюша, онемел или пьян? Что с тобой?

Аня взяла его за руку и повела в комнату.

Он поставил чемодан, окинул взглядом свое тесное жилище и посмотрел на Аню. Она держала руки в карманах своего ситцевого халатика и оттягивала его вперед, чтобы меньше выпячивался живот.

— Анютка, милая, ну и потолстела ты!.. — сказал он, совсем не думая, что говорит, но тем не менее соблюдая выработанную для игры манеру замедленного разговора, на что Аня сразу удивленно обратила внимание.

— Ничего, вот-вот похудею, — сказала она обиженно.

Федоров подошел к ней, обнял за плечи и притянул к себе.