Читать книгу - "Александра: жизнь и судьба - Алла Демченко"

После осмотра Саша достала с папки тоненькую историю болезни Романа Лагунова, которая со временем обрастет вкладышами консультантов, ежедневными стандартными записями, и разбухнет, как старая домовая книга. Но это со временем… Она еще раз посмотрела на своего нового пациента и сделала первую короткую запись. Обычно истории болезни она писала, как и положено, за рабочим столом, но ее не покидала ощущение, что Лагунов хочет что — то сказать и никак не решается.

Саша вернулась в ординаторскую, окончив утренний обход, который растянулся до самого обеда. Сначала, на посту не могли найти историю болезни Крикунова. Оказалось, что хирург — консультант прихватил ее вместе со своими бумагами, потом пришли родственники Кутепова, и надо было срочно решить вопрос с направлением на ВТЭК, потом…

— Ну, как твой Лагунов? Я мельком его видела в приемной. Тебе не позавидуешь.

Елизавета говорила и быстро печатала, не отрываясь от компьютера.

— Никак. Не пойму, зачем его к нам положили?

— Да, наша больница ему даже по статусу не подходит. А с другой стороны, — Елизавета допечатала последнее слово и повернулась к Саше, — где ему с его депрессией лечится?

— С чего ты взяла, что у него депрессия? Знаешь, кто его смотрел?

— Выбрось с головы. Ну и что, что смотрели? Догадываешься, в какие деньги влетело все это лечение? А диагноз — банальная депрессия. Или в тебя другой?

— Я пока ничего не могу сказать. Он совсем не контактный. Ни на один вопрос не ответил, глаза закрыл и точка.

В глубине души она была согласна с Елизаветой.

— Выходит, у него случилось что — то такое, что болезнь им воспринималась как спасение?

— А я тебе о чем. Так что, отлежит он у нас положенный срок и тю — тю. Снова к светилам.

— Но, родители ничего такого не говорили.

— Ой, Саша, они, может, и не знают, мальчик — то взрослый. А, может, не хотят говорить. В каждой избушке — свои погремушки. Кофе сварить или как?

— Владимир Иванович говорил, что до болезни Лагунов был успешным и даже известным адвокатом. Ты бы видела его. Лежит безучастно. И вся наша неврология вторична. Может, мне его Степанкову показать?

— Что за больной такой объявился? — Дудник уловил конец разговора сразу как открыл дверь ординаторской. — Кому положили? Александра тебе?

В его тоне Саша уловила подвох, а потому неопределенно кивнула головой и отпила горячий кофе. Невзирая на кустарные условия приготовления, вернее на полное отсутствие таковых, кофе у Елизаветы получался сносным.

— Несправедливость вопиющая! Как кто — то стоящий, так Дудник гуляй! А если алкаш с невропатией так, пожалуйста, Дуднику.

— Константин Викторович, он только поступил, Саша даже толком не описала, так что подойди к заведующему и он поменяет Лагунову лечащего. Делов то! И больной весь твой, со всеми родственниками и связями и прочая, прочая…

— А что так? Нет — нет. Если положили к Александре, то увольте. С меня и алкоголика достаточно.

Дудник шутки не понял и начал сердится.

Он единственный в коллективе, кто мог позволить себе выбирать больных. И надо отдать должное, выбирал больных очень правильно, по большей части тех, у кого остеохондроз или подтверждение инвалидности. И почти все женские палаты числились за ним.

Вам женихов надо искать, зачем вам те женщины, а я душу отвожу.

Никто ничего не имел против. Справлялся с невростеничками Дудник отменно, никто не жаловался и в следующий раз, они норовили только лечиться у «своего» доктора, которым и был Дудник. От тяжелых, непонятных больных, с неуточненным диагнозом он умело отказывался, ссылаясь на какие — то фамилии и звонки сверху. Получалось даже коллегиально, почти благородно. Вот и теперь, зная, что самые тяжелые больные обычно у Саши, сразу перевел разговор о перспективных женихах.

Елизавета посмотрела на Александру и рассмеялась. Думали они об одном и том же.