Читать книгу - "Убийство в теологическом колледже - Филлис Дороти Джеймс"

Даже спустя много лет запах смолы и теплого гниющего дуба, смешанный с ощутимым привкусом моря, приводил его в возбуждение. Ему стало интересно, где она теперь. Наверное, замужем, с кучей золотоволосых деток, если, конечно, в процессе предварительного отбора Сэди не утопила, не убила током или не ликвидировала как-нибудь по-другому их отцов. От корабля вряд ли что-то осталось. Его заливало водой несколько десятков лет, поэтому, скорее всего, море уже заявило права на свою добычу. А задолго до того, как последнюю доску утащил набегающий прилив, истрепалось ожерелье, порвалась веревка и тщательно собранные камушки скользнули кучкой на песок на полу каюты.

4

12 октября Маргарет Манро сделала последнюю запись в дневнике. Это был четверг.

Когда я просматриваю старые записи, бо́льшая часть дневника кажется такой скучной, что возникает вопрос, зачем я упорно продолжаю писать. После смерти Рональда Тривза я лишь отмечала повседневные дела, прерываясь на описание погоды. Когда закончилось следствие и провели заупокойную службу, стало казаться, что произошедшую трагедию официально замяли и мальчика на свете как бы и не было. Студенты о нем не вспоминают, во всяком случае, при мне или при священниках. В колледж тело не привозили, даже на заупокойную службу. Сэр Элред решил, что кремация пройдет в Лондоне, поэтому после следствия тело Рональда забрали сотрудники лондонского похоронного бюро. Отец Джон упаковал одежду, а сэр Элред послал двух мужчин на машине, чтобы ее забрать и отогнать «порше». Страшные сны стали отступать, и я больше не просыпалась в поту, представляя, как ко мне на ощупь пробирается облепленный песком ослепший кошмар.

Отец Мартин оказался прав. Я описала все в деталях, и стало легче, поэтому не буду на этом останавливаться. Так вышло, что я даже жду, когда закончится день, я приберусь после ужина и смогу сесть за стол, достав этот блокнот. Других талантов у меня нет, но вот слова я люблю, люблю вспоминать прошлое, пытаться посмотреть со стороны на то, что со мной произошло, и во всем разобраться.

Сегодня запись будет особенной, интересной. Вчерашний день был не похож на остальные. Случилось кое-что важное, и мне просто необходимо все записать, чтобы завершить свой рассказ. Я не уверена, что правильно облекать это в слова. Ведь это чужой секрет. И хотя никто, кроме меня, не будет читать этот дневник, я не могу отделаться от мысли, что есть вещи, которые нельзя доверять бумаге.

Невысказанные и незафиксированные секреты тихо и мирно хранятся в нашей памяти, но стоит их только записать, как они вырываются на волю и пыльцой распространяются по воздуху, проникая в чужие умы. Звучит надуманно, но в этом есть здравое зерно, иначе почему я так отчетливо понимаю, что должна остановиться? С другой стороны, какой смысл продолжать вести дневник, если опускать самое важное? Ведь на самом деле нет никакого риска, что кто-то прочтет мои записи, даже если я положу дневник в незапертый ящик стола. Ко мне редко заходят, а кто заходит, не станет копаться в моих вещах. Хотя, наверное, следует больше заботиться о личном пространстве. Завтра я об этом подумаю, а сейчас запишу столько, сколько осмелюсь.

Самое странное, что я ничего не вспомнила бы, если бы Эрик Сертис не принес мне лук, который вырастил сам. Целых четыре пучка. Он знает, что я люблю его на ужин с сырным соусом, и часто бесплатно приносит овощи со своего огорода. И не только мне. Он предлагает овощи и другим сотрудникам колледжа.

До его прихода я перечитывала свой рассказ о том, как обнаружила тело Рональда, и когда разворачивала лук, сцена на пляже была еще свежа в памяти. А потом все встало на свои места, и я вдруг вспомнила. В памяти всплыло все настолько ясно, как будто перед глазами была фотография. Я припомнила каждый жест, каждое произнесенное слово, все, за исключением имен – не уверена, что вообще их знала. Это произошло двенадцать лет назад, но с таким же успехом могло случиться вчера.

Я поужинала и решила обдумать все на свежую голову. Утром я поняла, что должна поговорить с человеком, который имеет к этому самое прямое отношение. После этого можно хранить молчание. Но сначала стоило проверить, что мои воспоминания верны, и, отправившись днем в Лоустофт за покупками, я сделала один телефонный звонок. А два часа назад рассказала о том, что знала. По правде говоря, меня это вообще не касается, и от меня едва ли потребуется что-то еще. Как выяснилось в конце концов, все обстоит просто, и не о чем переживать.

Я рада, что обо всем рассказала. Мне было бы некомфортно продолжать здесь жить, зная то, что знаю, и не имея возможности поделиться, при этом каждую секунду сомневаясь, правильный ли сделала выбор. Теперь как камень с души упал. Так странно, ведь если бы Эрик не принес мне этот лук, вещи не встали бы на свои места, и я бы ничего не вспомнила. День выдался утомительный, я очень устала, наверное, даже слишком, и теперь будет трудно заснуть. Думаю, посмотрю начало «Ньюснайт», а потом пойду лягу.

Она взяла со стола записную книжку и положила ее в ящик. Потом сменила очки на более удобные для просмотра телевизора, включила его и устроилась в кресле с высокой спинкой, на подлокотнике которого покоился пульт дистанционного управления. Слышала она уже не так хорошо. Пока женщина не отрегулировала громкость и не закончилась вступительная мелодия, телевизор почти орал. Она бы, наверное, так и заснула в кресле, даже попытка встать и перебраться в кровать казалась выше ее сил.

Она почти клевала носом, как вдруг почувствовала порыв холодного воздуха и скорее интуитивно поняла, чем услышала, что кто-то вошел в комнату. Задвинулся дверной засов. Вытянув голову за боковину кресла, она увидела гостя и произнесла:

– А, это вы. Наверное, удивились, что у меня горит свет. Я как раз подумывала идти спать.

Человек подошел к креслу сзади, и женщина, ожидая ответа, подняла голову и посмотрела вверх. Потом на нее надавили руки, сильные руки в желтых резиновых перчатках. Они зажали ей рот, закрыли нос и силой прижали голову к спинке кресла.

Она поняла, что это конец, но страха не было, лишь безграничное удивление и усталое смирение. Бороться было бесполезно, да и желания такого она не испытывала. Хотелось уйти в мир иной легко, быстро и без боли. Последнее, что она ощутила на земле, – холодная гладкость перчатки на своем лице и бьющий в ноздри запах латекса. А сердце тем временем, стукнув в последний раз, затихло.

5

Во вторник 17 октября ровно без пяти минут десять отец Мартин направился из маленькой комнатки в башне, которую занимал в южной части главного корпуса, вниз по винтовой лестнице и по коридору к кабинету отца Себастьяна. Последние пятнадцать лет каждую неделю по вторникам в 10 утра проходило собрание священников. Отец Себастьян делал доклад, обсуждались возникшие проблемы и затруднения, согласовывались детали воскресной обедни и других служб, проводимых на неделе, думали, кого приглашать следующим читать проповедь, и рассматривали мелкие административно-хозяйственные дела.

Потом на личную встречу с отцом Себастьяном вызывали старшего студента, который сообщал, что хотели обсудить студенты: любые мнения, поводы для недовольства или идеи. А затем он получал инструкции и информацию от педагогического состава, в том числе и подробности служб на следующую неделю. Участие студентов этим и ограничивалось.