Читать книгу - "Горячее дельце - Марина Серова"

Проснулась я от телефонного звонка. Поднимая трубку, я успела взглянуть на часы. Было восемь утра. Звонил Троицкий.

— Алло, Таня, доброе утро.

— Здравствуйте, Лев Владимирович, что еще стряслось?

— Я не знаю, как это расценивать, стряслось или нет, но под фальшивкой действительно обнаружилась старая картина.

— Интересно, и что же там изображено?

— Пуговицы, — лаконично ответил Троицкий.

Я потрясла головой, отгоняя остатки сна, и переспросила:

— Простите, Лев Владимирович, вы меня разбудили своим звонком, и, видимо, я еще не вполне проснулась. Повторите, пожалуйста, еще раз, что там изображено?

— Это вы меня простите за столь ранний звонок. А на картине изображены пуговицы.

— Это что, какой-нибудь ваш специфический термин? Вроде крокилюров?

— Да нет, — начал раздражаться моей непонятливостью Троицкий, — обычные пуговицы.

— Натюрморт из пуговиц? — попыталась уточнить я.

— Почему натюрморт? Просто пуговицы, пришитые куда надо, — окончательно разозлился Троицкий, — приезжайте и посмотрите. Я бы и сам приехал, но картина еще сырая, ее нельзя трогать. Да и кто у нас сыщик, в конце концов? Я или вы?

* * *

К дому Троицкого я подъехала на своей машине.

Открыв дверь, он проводил меня в одну из трех комнат, в которой было оборудовано нечто вроде реставрационной мастерской.

Троицкий, насколько мне стало известно, был вдовцом. Его взрослые дети давно разъехались, и он жил одиноко в своей большой захламленной квартире сталинской постройки.

На стенах висели различные картины и иконы.

Посреди комнаты стоял большой, заляпанный красками стол, на котором, прижатая по краям грузом, лежала интересующая нас картина.

Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что имел в виду хозяин квартиры. Холст представлял собой фрагмент большой картины, видимо портрета, который включал в себя часть военного мундира с двумя пуговицами. Мундир — советский, поскольку на пуговицах был довольно отчетливо прорисован герб Союза.

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Теперь все понятно, — подвела я итоги своих наблюдений.

— Чашечку кофе? — любезно предложил хозяин.

— Нет, спасибо, некогда. Можно мне забрать картину?

— Да, она уже высохла.

— Тогда я побежала, у меня масса дел. Вам я советую надолго из дома не отлучаться, вы мне можете понадобиться.

— Хорошо, я буду сидеть у телефона.

Неделей раньше

К девяти часам в кабинете Кабана, кроме хозяина, собрались Савелий, назначенный ответственным за операцию, и Троицкий — научный эксперт.

Телефонный аппарат с определителем номера, по которому должен был позвонить владелец картины, был включен на громкоговорящую связь и подключен к магнитофону.

Томительная тишина, установившаяся в комнате, ровно в девять часов была прервана звонком. Разговаривать было поручено Савелию. Он и взял трубку:

— Алло.

— С вами говорит Петр Петрович, — раздался громкий гнусавый голос, — слушайте меня внимательно, а лучше запишите на магнитофон, чтобы ничего не перепутать. Дело обставим так: завтра к десяти часам утра лодка, в которой должны сидеть ваши люди, числом не более двух, с деньгами, конечно, становится на якорь напротив покровского пляжа. Они должны держать весло вертикально; там обычно рыбаки стоят на леща, так это, чтоб не обознаться. Мой человек подплывет с картиной и отдаст ее им. Они ее осмотрят, а когда решат, что все в порядке, отдадут ему деньги, и дело с концом. Но предупреждаю, я приму меры, какие — не скажу. Если что будет нечисто, картины вам не видать, как своих ушей. Сам лишусь, но и вам не достанется. Я буду наблюдать за всем в бинокль из укромного места. Человек с картиной меня не знает, я его здесь нанял за деньги. От него ничего не зависит, и на меня вы через него не выйдете. Понятно?