Читать книгу - "Самый жестокий месяц - Луиз Пенни"

– Прошу прощения, – сказала Жанна.

Она сидела на жестком стуле вне их кружка. Вернулась в свое мышиное «я». Все признаки сильного, спокойного экстрасенса исчезли, как только был включен свет.

– Нет-нет, это никоим образом не связано со спиритическим сеансом, – заверила ее Мадлен. – Мы после обеда пили кофе, а там, вероятно, был кофеин. Он действует на меня таким образом.

– Mais, ce n’est pas possible[10], – сказал месье Беливо. – Я уверен, что этот кофе был без кофеина.

Впрочем, он и сам немного нервничал.

– Что это за история с яйцами? – спросил Оливье, разглаживая стрелочку на своих безукоризненных вельветовых брюках.

– Похоже, когда мы ушли, Рут отправилась на пруд и перетрогала все яйца в гнезде.

– Не может быть, – сказала Мад.

– Потом птицы вернулись, но насиживать яйца не стали, – продолжила Клара. – Точно как вы и говорили. И потому Рут взяла их домой.

– Чтобы съесть? – спросила Мирна.

– Чтобы вывести утят, – ответил Габри, который вместе с Кларой ходил в крохотный дом Рут посмотреть, не могут ли они чем-нибудь помочь.

– Но она хоть не сидит на них? – спросила Мирна, сама не зная, смешит ее этот образ или отталкивает.

– Нет, на самом деле она все очень мило устроила. Когда мы пришли, яйца лежали на мягком фланелевом одеяле в корзинке. Она сунула их в духовку и поставила на минимум.

– Неплохая мысль, – заметил Питер.

Он, как и остальные, предполагал, что Рут скорее съест яйца, чем будет их спасать.

– Она эту духовку, кажется, сто лет не включала. Говорит, что та потребляет слишком много электричества, – сказала Мирна.

– А теперь включила, – сказала Клара. – Хочет вывести утят. Вот несчастные родители!

Она взяла свой стакан с виски и посмотрела в окно на темный деревенский луг, представляя себе, как родители сидят у пруда – там, где недавно была их молодая семья, где их детки набирались сил в скорлупках, веря, что мамочка с папочкой о них позаботятся. Клара знала, что утки выбирают себе пару на всю жизнь. Вот почему охотничий сезон на уток казался ей особенно жестоким. Осенью нередко встречались одинокие утки, издававшие безутешное кряканье. Они звали. Ждали свою пару. И обречены были ждать всю оставшуюся жизнь.

Может быть, родители-утки сейчас ждут? Ждут возвращения своих деток? Верят ли утки в чудеса?

– И все же вы, наверное, жутко перепугались. – Оливье рассмеялся, представив себе Рут у окна.

– К счастью, Клара успешно поспособствовала преодолению этого кризиса в общении с загробным миром, повторяя древнюю молитву, – сказал Габри.

– Кто-нибудь еще будет пить? – поспешила спросить Клара.

– Благослови, Господи, эту пищу, – начал Габри, и остальные присоединились к нему, – чтобы она пошла нам во благо и придала сил для служения Тебе…

Питер разразился смехом, чувствуя, как виски потекло у него по подбородку.

– …и помощи тем, кто в ней нуждается, – закончил Питер, глядя в ее веселые голубые глаза.

– Аминь! – произнесли они хором, включая и Клару, которая тоже засмеялась.

– Ты читала молитву? – спросил Питер.

– Понимаешь, я думала, что сейчас снова увижу свой обед.

Теперь смеялись все, и даже степенный и правильный месье Беливо производил низкое раскатистое урчание и вытирал слезы с глаз.

– Явление Рут, безусловно, сорвало сеанс, – сказала Клара, отсмеявшись.

– Думаю, что сеанс в любом случае не получился бы успешным, – заметила Жанна.

– Почему? – спросил Питер, которому любопытно было услышать объяснение.

– Боюсь, в этом месте слишком много радости, – сказала Жанна Оливье. – Я это почувствовала сразу по приезде.

– Черт! – выругался Оливье. – Нужно положить этому конец.

– Тогда зачем же вы устроили сеанс? – не отставал Питер, уверенный, что вывел ее на чистую воду.

– Понимаете, это была не моя идея. Я собиралась провести этот вечер здесь за linguine primavera[11]и старыми номерами «Сельской жизни». И никаких злобных привидений поблизости. – Жанна смотрела Питеру в глаза, и улыбка постепенно сходила с ее лица.

– Только одно, – сказал месье Беливо.

Питер оторвал взгляд от Жанны и посмотрел на Беливо, предполагая увидеть, что тот, словно Джекоб Марли[12], корявым пальцем указует на него. Но орлиный профиль месье Беливо был обращен к окну.

– Что вы имеете в виду? – спросила Жанна.

Она проследила за его взглядом, но увидела за кружевными занавесками только теплые огни в деревенских домах и старое освинцованное стекло.

– Вон там. – Месье Беливо дернул головой. – За деревней. Этого не увидишь, если не знаешь, где искать.

Клара не стала смотреть. Она знала, о чем он говорит, и молча молила его остановиться.

– Но оно там, – продолжил он. – Если посмотреть на холм над деревней, то увидишь пятно темнее других.

– Что это? – спросила Жанна.

– Зло, – ответил старый бакалейщик, и в зале воцарилось молчание.

Даже огонек в камине, казалось, перестал потрескивать.

Жанна подошла к окну и сделала так, как сказал месье Беливо. Она оторвала взгляд от притягательной деревни. Ей потребовалось несколько секунд, но в конце концов над огнями Трех Сосен она увидела это – пятно темнее ночи.

– Старый дом Хадли, – прошептала Мадлен.

Жанна снова повернулась к собравшимся. Они больше не сидели расслабившись, а были напряжены, встревожены. Мирна взяла стакан с виски и сделала глоток.

– Почему вы говорите, что это зло? – cпросила Жанна у месье Беливо. – Это довольно сильное обвинение лица или места.

– Там происходят плохие дела, – просто сказал он, глядя на остальных в ожидании поддержки.

– Он прав, – сказал Габри и взял Оливье за руку, но повернулся к Кларе и Питеру. – Можно сказать?

Клара посмотрела на Питера, тот пожал плечами. Старый дом Хадли вот уже несколько месяцев стоял пустым. Но Питер знал, что дом не пуст. Часть Питера осталась в этом доме. Слава богу, не рука, не нос и не нога. Он оставил там нечто нематериальное, но имеющее громадное значение. Он оставил там надежду и доверие. И веру. Та малость веры, что у него еще оставалась, была потеряна. Потеряна там.

Питер Морроу знал, что старый дом Хадли – воплощение зла. Дом крал вещи, важные для людей. Человеческие жизни. И друзей. Души и веру. Этот дом украл у Питера его лучшего друга – Бена Хадли. И это чудовище на холме излучало только скорбь.