Читать книгу - "Коллекционер женщин - Марина Серова"

— Милая, да неужто ты такие пироги каждый день ешь, чтоб отказываться?!

И я подумала: утром буду жалеть, если не попробую… И последовала Мишиному примеру.

Анастасия Игнатьевна уютно сложила руки на коленях и удовлетворенно произнесла:

— Ну вот, а теперь — за чайком-то — и спрашивай.

Легко сказать! Я едва не забыла, зачем, собственно, пришла. Так и кажется, что чаю попить. Пока собиралась с мыслями, старушка начала:

— Что я могу сказать? Меня вот спрашивали, не слыхала ли чего. Так слыхала, все слыхала!

Дедушка — жена представила его как Никанора Ивановича — нахмурил брови и сурово произнес:

— Настасья! Не болтай чего не след! Люди, можа, не за тем пришли.

— Ну почему же? Именно за тем! — возразила я с набитым ртом (восхитительный пирог!). — И что именно вы слышали, Настасья Игнатьевна?

— Да говорю ж: все! Сперва ругались громко…

— Кто?

— Ну кто-кто — супруги, стало быть. Мужской голос был и женский. Я так думаю, Маргарита с мужиком своим.

— А в котором часу, не обратили внимания?

— Ну как не обратить — обратила. Мне ишшо дед мой говорит: «Третий час под дверью торчишь (ого!), не надоело?» Стало быть, между пятью и шестью ругались.

В шесть Баргомистрова появилась в парикмахерской. Поругались — и отправилась делать прическу? Что-то здесь не вяжется. К тому же Ксения утверждала, что в пять встретила сестру в «Чародейке». А между пятью и шестью, по словам самой Маргариты, женщина общалась в кафе с другом своего мужа. Следовательно, дома быть она никак не могла.

— А голоса вашего соседа, Василия Семеновича Голубкова, не было слышно?

— Нет, Ваську, честно скажу, не слыхала. Да и не был он у Виктора с утра самого, как денег приходил занимать. А в пять-то часов Васька уж пьяный был в доску, дома спал. Храп его — это слыхала, да он — храп-то — по всем этажам разносится. А голоса — нету. Да, чай, Васька и не разговаривает во сне, не наблюдалось за ним такого… А то вот ишшо спрашивали: кто приходил в день убийства к супругам-то? Да свои все приходили, родня. Ну, друг ишшо Викторов — он часто ходит — да Васька вот. Только Васька с утра самого был, а друг — за ним следом, за пьяницей-то нашим… — Старушка помолчала и сделала вывод: — Я так думаю, сама и убила, Маргарита-то. А потом испужалась. И теперь боится признаться в содеянном-то.

— Тьфу, дура! — рассердился Никанор Иванович и, погрозив жене пальцем, предрек: — Посадют тебя за твой язык, как в былые годы!

— Спаси господи! — Анастасия Игнатьевна истово перекрестилась… и, по-моему, сейчас же забыла о грозном предостережении мужа, потому что как ни в чем не бывало продолжила: — А ишшо спрашивали, не видала ли чего. Да вот ведь беда какая: не видала! Слыхать-то все слыхала — а не видала.

— Вы можете сказать, что случилось после того, как супруги Баргомистровы поругались?

— Как же, как же, могу. Посуду бить начали. Звон стоял, грохот — не приведи бог.

Я едва сдержала улыбку.

— Однако милиция не обнаружила ни одного черепка в квартире убитого. Вам не кажется это странным?

Бабушка, похоже, обиделась, поджала губы:

— Ну, не знаю. Убрали, можа. А то вот ишшо, — снова оживилась, забыв про обиду, Анастасия Игнатьевна, — каблучки слыхала.

— Что? — не поняла я.

— Каблучки, — повторила старушка. — Они же как — супруги-то — поругались, посуду перебили, а потом Маргарита муженька своего — хрясть по голове! Кровь увидала, испужалась и убегла вниз по ступенькам.

— И лифта не стала ждать?

— Да пока наш лифт дождешься — мужик-то ее за это время воскреснуть мог!

Замечательная история! Я посмотрела на Мишу, но тот так увлекся пирогами, что все остальное было ему глубоко безразлично.

— Настасья Игнатьевна, вы не знаете, у Василия Семеновича родственники есть?

Старушка махнула рукой.

— Какие у него, у пьяницы, родственники! Жена была — пропил жену; детишек было двое, сынок и дочка, — и тех пропил.

— Как это — пропил?

— Да как? Жена ушла, детей с собой забрала. Счас в другом городе живет, на Севере где-то: новый муж туда увез. У них там квартира, говорят, агромадная! Мужик деньги лопатой гребет, жена Васькина как сыр в масле катается… А этому дураку — Ваське-то — ничего не надо было, всех пропил. И вот теперь в тюрьме мается, а жена-то, вишь…

— Настасья! — возопил старик. — Чего мелешь-то? Откудова тебе знать, как Васькина баба с новым мужем живет: ты ее сто лет не видала!

— А мне Катерина из второго подъезда сказала, — авторитетно заявила неугомонная бабуся. — А ей — Марья Степановна, а Марье Степановне кума ее, а у той кумы деверь вместе со сводным братом мужа Васькиной жены работает, вот! Я уж, признаться, забыла, как и зовут-то ее, грешницу — жену-то Васькину. Да ты, милая, приди вдругорядь, я у Марьи Степановны поспрошаю.

— Настасья, люди для чего пришли — чтобы убивца найти. А ты им про Марью свою! Нужна им твоя Марья!.. Да ты кушай пирог-то, деточка, кушай, — обратился ко мне дедушка. — Дай-ка я тебе чайку подолью…

— А про убитого… что про него говорить? Покойников плохим словом не поминают… А убила — я ж говорила уже, — она убила, Маргарита. Ревновала она его, мужа-то, к каждой юбке…

И Анастасия Игнатьевна начала все по второму разу: про крики, ругань, про звон разбитой посуды, про каблучки на лестнице…

— А Ваську-то вы выпустите. Не виноват он, Васька.

Я посмотрела в окно. На улице давно уже стемнело. Пора уходить.

Сытый Миша неохотно вылез из-за стола, поблагодарил хозяев за угощение и, играя ключами от машины, направился к двери. Я на всякий случай оставила старичкам свой телефон: вдруг Анастасия Игнатьевна вспомнит что-нибудь более существенное, нежели битье тарелок. Бабушка закивала:

— Приходите ишшо, приходите. С вами, молодыми, обчаться — одно удовольствие!