Читать книгу - "Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино - Михаил Март"

Ночь — лучшее время для сведения счетов и выяснения отношений. Почему бы не воспользоваться случаем, если тебе дают такую возможность! Глеб Шабанов знал, как такие дела претворять в жизнь, опыт имелся богатый. Он тихо встал с койки и подошел к железной двери. Сквозь смотровое окошко слабо проникал тусклый свет дежурной лампочки, висящей в центре коридора. Шабанов надавил плечом на дверь, и она приоткрылась, не издав ни звука. В течение недели сделали косметический ремонт на этаже — выкрасили стены, потолок, двери, и кому-то взбрело в голову смазать запоры и петли.

Глеб выскользнул в коридор. Тихо, все спят. Смотровое окошко центрального входа темное. За главной дверью лестничная площадка, там дежурная охрана. Значит, и они спят. Мертвое царство. По другую сторону коридора находились нечетные номера камер. Его интересовала седьмая. Шабанов скрутил полотенце и на цыпочках подкрался к железной двери «семерки». Щеколда открыта — в последние дни камеры перестали запирать.

Шабанов взялся за ручку и потянул тяжелую дверь на себя. Она тихо отворилась.

— Ну вот и чудненько, остальное дело техники, — пробурчал он себе под нос, вошел в темный каменный колодец, растянул скрученное в веревку полотенце и двинулся в сторону лежака. Все надо сделать быстро и без шума. У него получится.

Но у него не получилось. Удар нанесли сзади, ребром ладони по шее, да так сильно, что он пролетел вперед, треснулся головой о стену и потерял сознание.

Очнулся он в той же тишине и в той же темноте. Дверь приоткрылась шире. В камеру проникла полоса света, в которой он увидел контур своей предполагаемой жертвы. Теперь они поменялись местами. Шабанов сидел на полу с руками, связанными за спиной его же полотенцем, а не очень гостеприимный хозяин камеры восседал на табурете.

— Вы все еще считаете себя патриотом, Глеб Васильич? Родина вас уже отблагодарила за военные заслуги. Из Бухенвальда — на Колыму.

— Я сбивал немецкие самолеты, дрался с врагом, а ты, гнида, носил форму Абвера и вербовал людей в лагерях для диверсий против своего народа. Думаешь, за польским акцентом спрятаться? Прикинулся дурачком? Я тебя сразу узнал, фашистская тварь! И меня агитировал на подлянку. Не вышло!

— Очень жаль. Мне нужны были честные ребята, а не только предатели.

— Думаешь, такие, как я, только о шкуре своей беспокоятся?

— Не своей, Глеб. Мне нужна была связь с центром. При заброске тебя в тыл к русским ты пошел бы к особистам и сдался. Мне только этого и надо было. Связь я наладил и без твоей помощи. Центр получил списки агентов Абвера, заброшенных в тыл, но я имел слишком мало информации и находился под строгим контролем. Сделал все, что мог.

— За что же тебя на Колыму отправили? Здесь шпионов нет, сплошь смертники, вербовать некого и некуда. И зачем тебе польское имя?

— Долго рассказывать, Глеб. Эту тайну я унесу с собой в могилу. Правду доверить некому. Даже в Москве. Пришлось промолчать и прикинуться поляком. Им и останусь, пока сам не разыщу настоящих врагов.

— Где искать-то будешь? Здесь?

— Настоящие шпионы на свободе, другие расстреляны, а здесь придуманные.

— Я тебе не верю, Казимир.

— Тогда почему тебя не расстреляли в лагере? Тех, кто отказывался от сотрудничества с Абвером, ставили к стенке. Ты отказался и остался живым. Почему?

— Не знаю.

— Потому, что я не оформил тебя как отказника, а сам забраковал по состоянию здоровья, как и многих других ребят. Те, кто шли в школы диверсантов добровольно, попадали в сети СМЕРШа. И не надо думать, будто наша контрразведка могла самостоятельно справиться с нашествием саранчи. Недовольных советской властью хватало, до последнего года войны многие верили в победу Германии. Из таких отщепенцев получались отличные диверсанты, они могли нанести серьезный урон государству. Моя задача заключалась в том, чтобы не допустить этого. Я старался, как мог.

— Ладно, Качмарэк, черт с тобой. Развяжи руки.

— Только не пытайся меня убить, Глеб. Очень многие пытались это сделать на протяжении последних десяти лет, но я жив. И моя задача жить дальше.

— Зачем же горб свой подставил в шахте под распорки и спас людей от завала?

— В этом и заключается моя профессия, я обязан защищать людей. А убивать — дело солдатское.

Качмарэк развязал руки Шабанову, тот поднялся с пола и сел на койку.

Дверь распахнулась настежь. Они оглянулись. В двери стояла мрачная тень, похожая на приведение, за ней маячили остальные — все узники одиночек вышли в коридор.

— Ну что, разобрались между собой? — тихо спросил Важняк, стоявший у порога.

— Пришли на помощь, Матвей Макарыч? — усмехнулся Шабанов.

— Можете прибить друг друга прямо сейчас, до того пока нас не свяжут в общий пучок редиски. Потом придется проявлять заботу друг о друге, по одиночке не выживем.

— Вы больше всех знаете? — спросил Качмарэк.

— Я так не думаю. Но я помню случай, который меня натолкнул на определенные выводы. В 42-м году сформировали из штрафников отряд в сто человек, целую роту самых опытных бойцов с передовой. Тем, кто выживет, обещали вернуть погоны и ордена. У людей не было выбора. Больше двух боев никто не выдерживал, из мясорубки не выходят живыми. Отряд десантировали на снежную вершину, они должны были выбить с гор элитное подразделение СС «Эдельвейс». Двое суток слышалась стрельба, с гор шли снежные лавины. Погибли все. И немцы, и русские. По-другому и быть не могло. Командование добилось поставленной цели, задачу выполнили, а о штрафниках никто и не вспомнил, ордена получили генералы. В дальнейшем один из генералов повесился во внутренней тюрьме на Лубянке. Нас здесь десять человек, собранных из разных лагерей. Мы, конечно, не штрафники и даже не солдаты, но больных среди нас нет, а выживаемость завидная. Учитывая суровые колымские условия, перед которыми каждый устоял, можно создать компактный отряд из зеков. Чем мы хуже штрафников?