Читать книгу - "Над пропастью во лжи. - Светлана Успенская"

Напоила Верка парня-недотепу допьяна, а потом повела спать в жилой вагон в путевом отстойнике. По дороге карманы обшарила, пятьдесят рублей десятками нашла, в свой карман переложила – целее будут. Да и что говорить, теперь все равно что свои…

Это был старый спальный вагон, из которого выбросили скамейки и приспособили для жилья. Деревянная перегородка разделяла пространство пополам, ближе к тамбуру-прихожей находилась печурка, которую топили углем, рукомойник стоял у входа, под ним пряталось ведро, которым пользовались вместо отхожего места… Возле занавешенных тюлем окон возвышалась железная кровать с никелированными шарами и продавленной сеткой.

Затащила Верка парня в вагон, раздела его и на пол спать кинула: пусть дрыхнет, кровать и так узкая.

Утром Ленька проснулся с трескучей, как радио «Маяк», головой и оторопело увидел полуголую сонную Верку супротив себя – свежую, точно маков цвет, воинственную.

– Привет! – произнесла Верка без тени улыбки, спуская ноги с кровати. – А я ведь беременна от тебя, Ленечка! Помнишь, ночью что было?

Ленька, конечно, не помнил. И потому жениться попервоначалу отказался наотрез.

– Ну, тогда я тебя посажу! – пригрозила Верка в сердцах и обещания своего не забыла.

Не хотелось Леньке вспоминать, что было ночью, но ему напомнили…

Верка, обливаясь слезами, вызвала отца и мать из соседней Осиповки. Те и стыдили, и корили неразумного парня, упрекали, что он обрюхатил их девчонку, а теперь кидает ее с дитем одну и без прописки.

Но Ленька стоял намертво. Эта женщина, крикливая, как базарная торговка, вызывала в нем стойкий ужас. Какая уж тут женитьба, какая семейная жизнь, какая любовь, наконец?

Когда первая семейная атака захлебнулась, Верка пожаловалась одному своему знакомому из депо, с которым гуляла раньше. Тот собрал приятелей, и они избили Леньку до полусмерти, когда тот возвращался поздно ночью по запасным путям в общежитие. Парень две недели провалялся в больнице. После этого случая стойкое нежелание жениться у него впервые пошатнулось.

После выписки первым, кто наведал Леньку, оказался участковый милиционер, который предупредил упорного машиниста, что Верка уже приходила к нему с заявлением. Не лучше ли решить дело полюбовно, без скандала?

А потом дело дошло до комитета комсомола, и строптивого жениха вызвали на бюро для проработки.

– Комсомолец – и не хочет жениться! – удивлялся Навродий, шевеля своими черными густыми усами. – В первый раз вижу, товарищи, подобную несознательность!

Между тем живот Верки пух, как на дрожжах. И только когда он уже превратился в упругий мячик, который трудно было скрыть даже свободным покроем платья, молодые наконец подали заявление в ЗАГС.

– Нам месяц на размышление не нужен, – объяснила Верка заведующей. – Мы и так слишком долго думали.

Заведующая с любопытством посмотрела на жениха, как в воду опущенного, и назначила день бракосочетания.

Свадьбу организовали в бараке у родственников. Магнитофона на этот раз не было – пока Ленька лежал в больнице, его в общежитии свистнули.

Тот парень, с которым Верка раньше гуляла и который так упорно сватал ее за Леньку, на свадьбе у них был за свидетеля. Он поднимал тост за молодых, громче всех кричал «Горько!» и при этом выглядел чрезвычайно счастливым.

А Ленька на собственной свадьбе был – краше в гроб кладут…

Пока его жена под уханье гармошки вбивала в пол каблуки отхваченных по талону для новобрачных в сельпо туфель, из которых вываливались ее отекшие ноги, он жаловался Лидии Ивановне, тоже приглашенной на торжество:

– Я ведь в техникум хотел… А теперь как же? Ребенок ведь будет?

Лидия Ивановна теребила пальцами край бахромчатой скатерти и взволнованно блестела темными красивыми глазами.

– Но вы еще так молоды, – говорила она, волнуясь, – у вас еще все впереди, не надо ставить крест. Вам нужно готовиться к экзаменам, у вас способности. Я могу вам помочь с учебной литературой…

Через два месяца родилась Маринка.

– Ну вылитый отец! – восхищались дед с бабкой, родители Верки, приехавшие из деревни продать на базаре сдохшего от неизвестной болезни поросенка и заодно полюбоваться на новорожденную внучку.

Теперь душа их была спокойна, дочку удачно сбыли с рук. Зять не пьяница, мямля, правда. Верке такой ли нужен? Но, глядишь, стерпится, слюбится… Прикрыли грех брачным венцом – и то ладно. А если жизнь промеж молодыми не заладится, то и развестись недолго. Теперь это просто, а матерям-одиночкам сейчас такие льготы государство дает, что никакого мужа не надо!

Верку раннее материнство совершенно не образумило. Бросив в общежитии новорожденную дочь, она таскалась по поселку, болтала с подругами, скандалила, напивалась на днях рождениях и обожала, когда ее тискали в углу пьяные работяги с Сортировочной. В довершение всего она опять связалась с тем самым типом из депо, с которым гуляла до свадьбы.

А Ленька все ходил к Лидии Ивановне «за учебной литературой», вызывая понимающий шепоток и сальные улыбки в поселке.

– Я, Вер, хочу в техникум поступать этим летом, – боязливо заговаривал он с женой. – Учиться я хочу…

Че-го? – насмешливо цедила Верка, по-базарному уставив руки в крутые, наливные бока. – Вот еще что! Маленький, что ли, учиться? Вон и ребенок у него, а он все одно! Знаю я, кто тебя подзуживает. Лидка эта, очкастая, с панталыку сбивает. Ну уж я ей покажу!

Маринка своего отца помнила плохо, узнавала его только по фотографии в семейном альбоме – круглое простодушное лицо, широко расставленные голубые глаза, непокорные соломенные вихры на макушке… Ленька сгинул, когда девчонке всего-то было три годочка.

В то время дочку уже отдали в ясли на пятидневку. Мать трудилась на станции диспетчером, отправляя и принимая составы с машинами, углем, древесиной. Ее голос, усиленный громкоговорителем, далеко разносился над просмоленными путями в звенящем цикадами вечернем перламутровом сумраке:

– Четвертая! На восьмом пути состав. Четвертая!

Гулкий голос разливается по округе, слышный даже в самых глухих местах притихшего поселка… Ему вторит, снимаясь с зеленеющей ветлы, вороний грай, отзывается собачий нестройный хор… Даже добродушная щенная Вильма негромко покряхтывает, заслышав переговоры диспетчеров.

– Гр-м, гр-ромче, – кажется, говорит она и, не договорив, зевает, показывая розовый язык с прозрачной ниткой слюны и желтые, совсем стершиеся зубы…

Однажды солнечным летним утром мать вернулась со смены и обнаружила дома мирно спящую в кроватке Маринку – одну! Мужа-растяпы нигде не было. Сначала Верка не заподозрила ничего дурного, только зло выругалась, решив, что Ленька, дурак, позабыл отвести Маринку на пятидневку. Однако куда же он сам подевался?..