Читать книгу - "Вдовий клуб - Дороти Кэннелл"

Когда мне было лет шесть, на вопрос, что я хочу получить на Рождество, я ответила: «Такое ма-аленькое, простенькое золотое колечко на безымянный пальчик». Нет, ничто не должно омрачить этот день! Лучше сказать: ничто больше. Мамочка давно умерла, папа – кочевник, которого в последний раз видели в Сахаре, когда он пытался остановить верблюда, приняв его за такси, но я наивно надеялась, что родители Бена захотят разделить нашу радость. Пустые мечтания. Его римско-католическая матушка прислала свои наилучшие пожелания, но на венчании присутствовать отказалась, поскольку оно будет происходить в англиканской церкви. Отец, закоренелый иудей, отверг приглашение, потому как три года назад поклялся (на фотографии своей матери), что никогда не заговорит с единственным сыном. Бен перенес отказ родителей стоически, я же поворчала и тоже утихомирилась. Но сегодняшнее утро подсыпало новых огорчений. Проснувшись, я обнаружила на полу разодранную в клочья фату.

Ни дать ни взять сцена из «Джейн Эйр», только в моем случае фату растерзал кот Тобиас, а не сумасшедшая затворница. После истеричных поисков среди чердачного хлама удалось подыскать замену – старинную кружевную скатерть. Право слово, скатерка смотрелась роскошно, местные модницы весь следующий год будут обливаться слезами от зависти. Водворив скатерть на голову, я принялась мирно ожидать прибытия такси, увитого белыми лентами. Слава всевышнему, что смирения моего хватило ненадолго. Взмокшего водителя с багровой от напряжения физиономией мы с Джонасом встретили у ворот кладбища всего минуту назад. Доисторическая колымага заглохла посреди Скалистой дороги, петляющей над обрывом вдоль моря. Хоть денег с нас не возьмут.

Покрутившись около драндулета, мы двинулись пешком. До церкви было совсем рукой подать, когда порыв ветра унес цилиндр Джонаса. Орган замолк как раз в тот момент, когда я обогнула свежевыкопанную могилу и кинулась догонять треклятую шляпу.

– Да черт с ней! – проревел Джонас. – В ризнице наверняка найдется чей-нибудь забытый берет!

Берет! Хороша я буду, если заявлюсь к алтарю в сопровождении посаженого отца, бодро размахивающего береткой… Я ухватила цилиндр, когда он затормозил на могильной плите, посыпанной какой-то зеленой дрянью, изрядно смахивающей на соль для ванн. Прижимая к груди чертов цилиндр, я похромала обратно к Джонасу, Его густые тюленьи усы сердито встопорщились.

– Элли, деточка, чего это тебя скособочило?

– Лодыжку подвернула.

Всучив ему цилиндр, я грустно оглядела подол платья, густо заляпанный грязью, подоткнула юбку и снова ухватилась за Джонаса. Когда мы поднимались по выщербленным каменным ступеням, орган разразился веселеньким мотивчиком.

– Что-то для рождественских колядок рановато! – проворчал Джонас. – До Рождества никак не меньше месяца.

– Должно быть, органист начал исполнять заявки слушателей, – предположила я, и мы ступили под прохладные своды храма, – Бедняжка Бен! Наверняка решил, что я его бросила. Скорее, Джонас!

– Ему чертовски повезло, такую девчонку отхватил! – последовал брюзгливый ответ.

– Джонас, не ругайся в церкви, – я чмокнула сморщенную щеку. – Благослови тебя Бог за все!

Мы рысью проскочили мимо кружки для пожертвований, столика с молитвенниками, нырнули под арку и наконец-то оказались в проходе. Скамейки были забиты до отказа. Уверена, мои дорогие родственнички предвкушали скандал. Мне отчаянно захотелось проглотить хоть что-нибудь, нет-нет, никаких калорий, боже упаси, так, одну-единственную обезжиренную галетку…

Мальчишка в проходе увидел нас и побежал к алтарю. Задрав голову, он показал певчим на хорах два больших пальца. Рождественская песнь оборвалась, и грянула «О, небесная любовь!».

Я никогда не верила, что этот день все-таки наступит. Ноги мои подкосились – вдруг в последнее мгновение разразится катастрофа и я навсегда лишусь моего любимого Бена…

Пожилая дама в розовой вуали, расположившаяся на задней скамье, дотронулась до моей руки:

– Я как в воду глядела, он – то, что надо.

Откуда мне знаком этот голос? Да это же миссис Шва-бухер, владелица «Сопровождения на ваш вкус», недрогнувшей рукой швырнувшая меня в объятия Бена!

Шепнув ей: «Поговорим позже!», я поволокла Джонаса дальше.

– Ей-богу, да она просто картинка! – восторженно выдохнул сбоку незнакомый женский голос. – Какая фата! Обожаю викторианское кружево!

– Не знаю, не знаю… С какими ни есть деньгами она нашей Верил в подметки не годится! – брюзгливо отозвался мужской голос.

Слева от меня высокая женщина в шляпе, ломившейся от фруктов, подкидывала на коленях серого от грязи младенца.

Голоса, лица – все расплывалось, словно в тумане, насыщенном ароматами погребальных венков, ладана и свежесрезанных хризантем. Терпеть не могу хризантемы, но в Мерлин-корте их полным-полно, и Джонас решил, что негоже пропадать добру. «Отличные, веселенькие цветочки», – объявил он. В самый раз для висельника, подумала я тогда, но промолчала.

Кто-то ухватил меня за бедро, я скосила глаза и увидела пузатого дядюшку Мориса. Он энергично подмигнул. Волоча Джонаса дальше, я едва не проморгала, что моя прелесть-какая-гадость кузина Ванесса выставила в проход ножку в туфельке из крокодиловой кожи, но вовремя спохватилась и всем своим весом пригвоздила туфельку к полу. Пустячок, а приятно.

Наконец мои глаза привыкли к тусклому свету, сочащемуся сквозь узкие витражи, к мерцанию свечей на алтаре. Трое мужчин на ступеньках алтаря казались ожившими мумиями. В центре – преподобный Роуленд Фоксворт, слева – шафер. Сид Фаулер вырос на одной улице с Беном, и недавно мы обнаружили, что роскошный парикмахерский салон «Сидни» на Рыночной улице принадлежит ему. Но мой взгляд был прикован к единственному мужчине в мире. Подбоченясь, он нетерпеливо притопывал ногой. Мой будущий муж!

Поза выражала не столько нетерпение, сколько едва сдерживаемую ярость. На скулах Бена перекатывались желваки: он явно скрипел зубами. Бедный, ненаглядный мой Бен! Разве можно упрекать его за то, что он разозлился?!

Подхватив юбку и прижав к животу букет, я галопом преодолела последние метры, оставив Джонаса далеко позади.

– Экое плебейство! – отчеканил за моей спиной голос тетушки Астрид, эхом прокатившись под сводами церкви.

Послышались смешки, но мне было наплевать. Оттолкнув шафера локтем, я прошипела в ухо любимого:

– Милый мой, прости! Ты не можешь себе представить, что творилось дома! Я так и не смогла дозвониться твоим родителям, чтобы попросить их изменить свое решение и приехать. А грузчики, что должны были на прошлой неделе снести клавесин с чердака, заявились сегодня, но один из них надорвал спину, и клавесин пришлось запихнуть в кладовку. Впрочем, это не важно – на чердаке есть старый патефон и пара ящиков с пластинками. – Голос мой звучал полузадушенно, я скосила глаза и поняла, что стою на собственном шлейфе.