Читать книгу - "Макошин скит - Евгения Кретова"

– Садись-садись, не тяни, – поторопила ее Млада. Подтолкнула к лавке.

Женщина, сидевшая с краю, не взглянув на Карину, молча сдвинулась, освободив место.

– Здравствуйте, – девушка кивнула, окинула всех взглядом, рассчитывая на ответное приветствие. Женщины еще раз на нее посмотрели, некоторые кивнули, другие – промолчали. Та, что освободила ей место, пробормотала:

– И тебе здравия.

– Садись уже, – прошипела Млада, с грохотом поставив перед Кариной тарелку, ложку и чистую кружку. Придвинув к ней ближайшую крынку и горшок, пояснила: – Кашу накладывай, сколько хочешь. Хлеб бери, сыр. Молоко наливай, тебе сегодня как вновь прибывшей полагается. С завтра вода только будет… – она осеклась, пожала плечами: – А впрочем, не знаю, как матушка велит, завтра постный день.

Карина кивнула.

Ложка оказалась деревянная, словно реквизит исторического фильма. Да и все здесь выглядело, словно подготовленное для киносъемки, даже послушницы с неприветливыми и строгими лицами – будто актеры массовки. Девушка наблюдала, как Млада приглядывает за столом. Примостившись на табуретке у окна – кому надо хлеб придвинет, крынки передает. Больше всего за Кариной приглядывала. Заметив, что девушка положила в тарелку всего пару ложек каши, нахмурилась, беззвучно потребовала положить еще. Карина пожала плечами, послушалась, уверенная, что она столько не съест – не ела она прежде пшенную кашу «без ничего» – мама всегда добавляла тертое яблоко, корицу или курагу. Да и молоко Карина не пила с детства.

– А можно воду? – спросила у Млады.

Та пожала плечами, отодвинула от нее крынку с молоком. Приставила полупустую – с водой.

Женщина, сидевшая рядом, пробормотала:

– Зря выделываешься, матушка такое не любит…

– Я не выделываюсь, я просто молоко не пью.

Женщина напротив оторвала от тарелки потускневший взгляд, в нем мелькнул интерес, не живой, а тяжелый, прилипчивый, с притаившейся злобой на дне. Скривив губы, усмехнулась:

– Да что ты ей объясняешь, пару дней покапризничает, на третий жрать любую баланду будет.

– Тише ты! – прикрикнули на нее сразу несколько голосов.

Карина растерянно оглянулась. Млада обошла со спины, похлопала по плечу:

– Не обращай внимания.

Женщина напротив подняла голову, пробормотала:

– Младка, а что ты о ней печешься? Надеешься, матушка тебя простит? – все рассмеялись. – Так не жди, не заработала ты еще прощение. Да и милый-благоверный тебя не велел выпускать…

– Заткнись, Клавдия, – острое, приправленное неведомыми Карине конфликтами и неприязнью, веселье захлебнулось в одно мгновение – в трапезную вошла Ефросинья.

Посмотрела строго на притихших женщин.

Молча направилась на свое место – во главе стола, Карина не заметила, что там стоит лавка и приготовлены приборы.

Проходя мимо девушки, матушка покосилась на ее тарелку, кружку с водой. Спросила холодно:

– Отчего молока не дали Агате?

Млада отозвалась:

– Воды попросила.

Клавдия, мстительно взглянув на девушек, уточнила:

– Отказалась она. Говорит, не пьет…

Ефросинья села на свое место, наложила кашу, придвинула ломоть хлеба. Взяв с тарелки кусок сыра, откусила от него. Остальное положила на хлеб.

– Это правда? – светло-голубые глаза, словно льдинки, посмотрели в упор.

Карина почувствовала, как по спине стек холодок, будто эти льдинки за шиворот кто подложил. Сглотнула.

– Да нет… Не то, чтобы я…

Ефросинья перевела взгляд на Младу:

– А ты почто ее прикрывать вздумала?

– Я просто сказала, что она воду попросила, потому что она попросила.

– А о том, что прежде от молока отказалась, не сказала…

Млада замолчала, закусив губу, опустила голову. Пальцы вцепились в полотенце – Карина видела, как побелели костяшки. Женщины за столом притихли, перестали жевать. Ефросинья смотрела на Младу, ждала ответа. Карина беспомощно оглядывалась, она понимала, что происходит, что-то ужасное, заставившее всех сидеть, словно кол проглотили.

– Матушка Ефросинья, это моя оплошность, не вините Младу. Она ж не со зла…

– Еще бы она со зла, – матушка цокнула языком, вытаскивая застрявший между зубами кусок сыра.

Карина взмолилась:

– Я же не знала, что отказываться нельзя. Я просто с детства молока не пью.

Ефросинья скользнула по ней взглядом:

– И кашу не ешь, небось?

Карина с опаской кивнула:

– И кашу, – оглянулась на Младу, – такую не ела, мама в нее яблоки добавляла, курагу.

Ефросинья усмехнулась:

– О том забыть можешь. Мамкино меню дома будешь потчевать, больше ценить станешь…

– Матушка Ефросинья…

Женщина не позволила договорить:

– То, что за Младку заступилась, мне любо, за то хвалю. Что норов свой показываешь, за то наказана будешь, сперва не строго, потому что по незнанию и недоумению. Но впредь знай – что дали, то и едим-пьем. Разносолов у нас тут не водится, радуемся тому, что Бог шлет. Он пока к нам милостив, с голоду не пухнем. Но гневить его тоже не стоит.

– Простите, матушка, – Карина растерянно опустила глаза.

Ефросинья будто ее не слышала, продолжала в том же холодно-обстоятельном тоне:

– Что же касается тебя, Млада, то вижу вранье в тебе еще глубоко сидит. – Карина отчетливо услышала сдавленный вздох, который вырвался из груди новой знакомой. – Вечером подойдешь ко мне. Будем думать, что с тобой делать.

Млада кивнула.

– Что же до тебя, Клавдия…

Женщина, сидевшая до этого с спокойным и самодовольным видом, встрепенулась.

– А я-то чего?

Ефросинья посмотрела на нее, будто пощечину дала, повысила голос:

– Будто не понимаю я, с чего вдруг такая внимательность и желание рассказать, на чем Младка споткнулась? Думаешь, забыла я про молоко скисшее, которое ты на девку спихнуть хотела?

– Не думаю, – Клавдия потемнела лицом.

– То-то же… Уж не знаю, с чего ты надумала с Младкой счеты сводить, но знай, не терплю я гневливости. То грех не меньший, чем вранье или прелюбодеяние.

– Да, матушка…

– На ближнюю заимку поедешь.

Клавдия округлила глаза:

– К-ка на заимку? За что?.. Сегодня?

Ефросинья снова посмотрела на нее. Прижгла ледяным взглядом:

– Ты еще и спорить со мной вздумала? Сбирайся сказала!