Читать книгу - "Отдаленные последствия. Том 2 - Александра Маринина"

– Ах вот в чем дело…

– Ну да. У нас в конторе все об этом знают, хотя официально считается, что ничего такого нет. Так что связываться не хотят. И слова лишнего при нем не скажут, потому что он сразу папане доложит.

– Ясно. Сложно, наверное, в таком коллективе?

– А что, бывают другие? – усмехнулся Вишняков. – Я служу всего полгода, но иллюзий уже лишился.

– Но если бы предложили перейти куда-нибудь, где нет официального стукачка, согласился бы?

– Да брось, Антон, кто мне чего предложит? Отсюда бы не выперли – уже спасибо. Ты мне недавно про верхний предел говорил, ну, что ты выше города работать не сможешь. Вот и я свой предел понимаю, выше округа не замахиваюсь. Я же совсем обычный, никаких талантов у меня нет, связей тоже нет, поддерживать меня некому. И вырывать зубами свой кусок я не буду.

– Почему?

– Неинтересно.

– То есть амбиций совсем нет? Карьеру делать не планируешь?

– На фиг она сдалась-то? Карьера – это зависимость. Тут уступи, там прогнись, промолчи, выкрутись. Получается, не карьера помогает твоей жизни, а ты помогаешь карьере, служишь ей, становишься ее рабом. Все для нее, все ради нее. Ну и за каким оно сдалось? Не по мне это.

– Ну, не все карьеру так делают, – заметил Антон, пряча невольную улыбку. – Есть и такие, кто своим умом пробивается, способностями, талантами.

– Так у меня ж ничего этого нет.

«Да, парень, с самооценкой у тебя совсем беда. Кто ж тебя так затюкал-то? Родители? Или учителя в школе? Может, друзья-приятели внушили? Девушка обидела?»

– Почему же ты в полицию пошел служить?

– А куда еще-то? Были бы мозги покруче – стал бы программистом, они хорошо зарабатывают и ни от кого не зависят, для программиста важен только результат, а не то, кто у тебя папа. Но я с математикой и вообще со всей этой хренью с детства не дружу. А в полиции особого ума не надо, и на жизнь хватает. Я вообще не собирался высшее образование получать, но предки весь мозг вынесли, ссориться не хотелось. Это раньше были такие понятия, что диплом обязательно нужен, а сейчас можно отлично прожить и без него. Вот ты можешь мне объяснить, в чем смысл диплома?

– Смысл всегда можно найти, если постараться.

– Да? Тогда скажи мне, в чем великий смысл всей этой вашей работы на Петровке? Вы же не раскрываете ничего, никому ничего хорошего не делаете, вы только подтяжки шьете, вот как мы с тобой сегодня. Тебе самому не противно?

Антон вздохнул. Противно ли ему? Да, отчасти. Для современного полицейского самым трудным является достижение баланса между полной отстраненностью и искренним сопереживанием. Отдашь предпочтение отстраненности – и все станет безразлично, на уме одно лишь бабло и возможности. Будешь искренне сопереживать каждому пострадавшему – быстро сойдешь с ума от того количества горя, боли, ужаса, вранья и грязи, в которых приходится существовать. Нужно суметь поймать равновесие, и оно позволит найти ту точку, тот стимул, который поможет хоть как-то работать и хоть что-то раскрывать. Портняжное мастерство все равно останется на первом месте, систему не изменить, страну не переделать, но в свободное от пошива штанов и подтяжек время правильный баланс даст силы принести в этот несовершенный мир хоть немножко добра.

– И в чем добро? – скептически осведомился Виктор. – В том, что вы еще кого-то накажете? Еще одного виновного, а может, и невиновного, на зону определите? Убитого-то все равно не вернуть. Так что смысла нет, как ни крути.

– Убитого не вернуть, – согласился Сташис. – Но люди, пережившие горе и шок, хотя бы увидят, что кому-то еще есть до них дело, они не брошены на произвол судьбы со своей утратой. Кому-то не все равно. Понимаешь? Нам с тобой Очеретин про это много говорил. И Стеклова, эта его профессорша, статьи писала.

– Не, не верю, – упрямо мотнул головой лейтенант. – Профессорша, статьи… Разве то, что наболтал Очеретин, это наука? Туфта какая-то.

– Почему туфта?

– Да просто не просекаю, из-за чего весь сыр-бор, ведь вопрос-то простой, как три копейки! Во всех нормальных странах есть психологическая помощь для кучи разных категорий: и для зависимых, и для травмированных, и для жертв домашнего насилия, и для жертв изнасилования, и для перенесших утрату, короче, для всех подряд. Почему у нас-то нужно биться лбом об стену, доказывать очевидное, еще и науку на этой теме разводить? По-моему, наш Очеретин все врет.

– Но статья действительно была, ты ее вчера своими глазами видел. Научная публикация.

– Ну и что? Подумаешь, одна несчастная статья. Может, она и была, но все остальное, что он рассказывал, звучит туфтово. Кому нужно доказывать, что необходима психологическая помощь жертвам преступлений? Давай я начну доказывать, что использование зонта помогает защититься от дождя. В момент большим ученым стану. Прям сразу академиком. Напиши один хороший толковый материал, подай, куда там надо, в Думу или еще куда, где законы принимают, и все дела. Тоже мне, наука!

– Ты прав, Витя, но есть одна загвоздка. Законы у нас пока еще принимают люди значительно старше тебя по возрасту.

– И чего? В смысле – они все тупые? В маразме, что ли?

– Они не тупые. Просто они – дети советской эпохи. Продукты советской идеологии. Ты в те времена не жил, да и я застал совсем немножко, еще сопливым пацаном. Строй изменился, а времена как будто остались прежние, потому что времена – они в головах и застревают там надолго. Строй можно в один день поменять, старые законы упразднить, новые написать – и готово дело. А чтобы идеи из голов вытравить, нужны десятилетия. Про Моисея слышал? Он своих соплеменников после бегства из Египта сорок лет по пустыне водил, пока не вымерли те, кто родился и вырос в рабстве, чтобы рабскую психологию в новую жизнь не тащить.

– Да? И что за идеи были в советское время? Что жертвам преступлений не нужно помогать, типа, они сами виноваты? Не гони! – презрительно фыркнул лейтенант.

– Ну, не так экстремально. В те годы принято было считать, что нуждаться в психологической помощи – стыдно, это признак слабости. Советский человек должен быть строителем коммунизма, устремленным в светлое будущее, он не имеет права быть психологически слабым. А уж иметь диагноз от психиатра – вообще кранты, конец не только карьеры, но и всей обычной жизни. Те, кто придумывает сегодня законы и руководит страной, – это как раз те самые люди, у которых в головах остались советские представления. А ты – другое поколение, ты вырос в совершенно другой среде, и идеологической, и информационной. То, что для тебя очевидно и естественно, для них – дико. И одной бумагой, даже очень хорошо написанной, никого там, наверху, не убедить. У них на каждое нововведение, если оно не касается увеличения налогов, ответ один: в бюджете денег нет и не будет, затяните потуже пояса.

– А ты? – неожиданно спросил Виктор. – Ты какое поколение? Такой же, как они?

– А я застрял, Витюша. Болтаюсь, как дерьмо в проруби. Жизнь выстроил по тем законам, которые придумали старшие, а мыслю уже как младший.