Читать книгу - "Рулетка судьбы - Антон Чиж"

– Не тяните уже! – не вытерпел почтальон.

Цыкнув на него, Трашантый собрался с духом и распахнул дверь. Сунувшись в прихожую, первым делом громко позвал хозяйку и, не получив ответа, пошел дальше.

– Осмотрительный его благородие, – сказал Прокопий, подойдя к почтальону.

Им жуть как хотелось заглянуть в дверной проем, прикрытый волнами портьеры. Любопытство так и распирало. Но соваться за полицией не посмели. Нагоняй схлопотать недолго. Только они обменялись мнением, что подпоручик что-то задерживается, как Трашантый выскочил на крыльцо, махнул мимо ворот и на улице что есть мочи дал в полицейский свисток несколько раз подряд двойную трель, чтобы его услышали с ближайших постов городовые и прибежали по тревоге.

– Твое ж в колено, – пробормотал дворник, морщась.

Глинкин промолчал, но был целиком согласен: уж попал в переделку, так попал. А все пунктуальность проклятая.

7

Пушкин только успел поздороваться с Лелюхиным и Актаевым, кивнуть Кирьякову, который строчил под диктовку дородного господина, и выложить на стол оба подарка, как в приемное отделение влетел начальник сыска, молнии подобный. Заметив Пушкина, он выставил на него указательный палец и угрожающе произнес: «Ага-гашеньки-га-га!» Как будто этот самый Пушкин собирался спрятаться под стол или залезть на шкаф. Никакого подобного безобразия вышеозначенный чиновник Пушкин не произвел. Напротив, довольно сдержанно произнес:

– Доброе утро, господин статский советник!

Эфенбах фыркнул не хуже загнанной лошади.

– Пушкин! Раздражайший мой! Явился, сокол быстролетный! Марш ко мне в кабинет! Все! Все! – изрек он на повышенных тонах. И, не дожидаясь, улетел сам.

Голова Михаила Аркадьевича раскалывалась. Терпеть больше не мог. Невзирая на чиновников, занимавших места, налил шустовского и, для приличия отвернувшись, закинул в себя из граненой рюмки. После чего медленно выдохнул, ощущая, как облегчение растекается по организму. Ему стало так хорошо, что расхотелось бранить ленивого подчиненного. Если бы только ленивого! Давно бы выгнал в шею. При всей внешней фееричности, Эфенбах был умным и проницательным человеком. Иначе не сделал бы карьеру в полиции. Он прекрасно знал, без кого нельзя обойтись в сыске и кто в самых трудных делах найдет решение. К сожалению, эти бесценные качества собрались в одном ленивце.

Поместив тело в кресло, Эфенбах направил пронзительный, как должно было казаться, взгляд в край стола, за которым расселись его чиновники.

– Пушкин! – провозгласил он излишне восторженно. – Алексей! Есть в каком затаенном месте ваша совесть? Есть она или где?

Пушкин и глазом не моргнул.

– Совесть – понятие ненаучное. Не подлежит вычислению, – ответил он.

– Ах, так вот оно как! – воскликнул Эфенбах, ища поддержки у подчиненных. – В то время как мы, не считая сил и мыслей, трудимся над сворой дел, вы, раздражайший мой, изволите сны давить…

Кирьяков усиленно кивнул, поддерживая порыв начальника.

– Я докладывал вам расчет отрезков дня, когда вероятно наступление событий, – сказал Пушкин. – Исходя из статистической закономерности. И теории вероятности. Тогда имеет смысл приходить на службу. Сидеть с утра пораньше не вижу смысла.

– Это мы бездельничаем? – обиделся Михаил Аркадьевич, потому что ему совсем расхотелось устраивать побоище. – А вот Кирьяков уже отнял заявление от купца Икалова.

– Икова, – поправил Кирьяков.

– Да, чтоб его! Что скажете, Пушкин?

– Не дело, а наверняка жалоба, – сказал Пушкин, разглядывая стену фотографий за спиной Эфенбаха. – Было бы дело, Леонид Андреевич спихнул бы его Акаеву или Лелюхину.

Кирьяков выразительно насупился.

– Это даже обидно… – начал он, но был остановлен взмахом руки начальника.

Не хватало еще свару чиновников разнимать.

Эфенбах пребывал в задумчивости. Все ждали, чем это кончится.

– Как соловья ни корми, а волком завоешь, – наконец изрек Михаил Аркадьевич, глянув на свое воинство. – Нам объявили войну…

– Что?! Опять турки? – поразился Лелюхин…

– Какие турки! Не нам… то есть… но мы… объявили войну!

– Кому, туркам?!

– Да что вам, Василий Яковлевич, турки сделали? Оставьте их на покое!.. Хуже, господа, хуже, будем мы воевать за нравственность!

– Что, опять девок с бульвара гонять? – взвился Лелюхин. – Увольте, сыт уже, прошу покорно…

Надо сказать, что в последнюю войну за нравственность, которую обер-полицмейстер затевал сразу после праздников, Лелюхин был на переднем крае. После чего ходил с пластырем на лице.

Эфенбах погрозил ему пальцем.

– Карты, раздражайшие мои, каленым железом выметать будем…

Кирьяков издал невольный свист: дескать, ну, приехали…

Лелюхин, как человек куда более опытный и приземленный, знал, что в таких неприятностях надо подходить с предметной стороны.

– Кого прикажете выметать, Михаил Аркадьевич? – спросил он, подразумевая, что список игорных мест прекрасно известен. Тем более что каждый чиновник сыска в них наведывался. За исключением Пушкина. Все знали, что садиться с ним за стол или пускать его за сукно нельзя: обыгрывал безо всякого шулерства, считая карты. Все-таки математическое образование имеет внезапную полезность. А могло бы стать твердым заработком. Только Пушкин был к картам равнодушен.

– Может, подождать и само обойдется? – спросил Актаев. И засмущался. На молодого чиновника глянули с укоризной: не понимает, что такое начальственное объявление войны. Тут как хочешь, а подай жертвы.

Началось бурное обсуждение, кого выбрать, чтобы не обиделись и не перестали пускать играть. Пушкин не принимал участия в дискуссии, откровенно зевая. Спор был жарким. Каждый из чиновников предлагал место, в котором проигрался. Эфенбаха не устраивало ни одно. Как вдруг Кирьяков попросил внимания.

– Господа, а что, если нам накрыть рулетку?

Мысль была столь свежа, что все задумались. Даже Пушкин, который представил, что тетушка обидится смертельно, не испытав забытое волнение игры. Но промолчал.

– В просачок попал, раздражайший мой, – наконец сказал Эфенбах. – Настрого велено картишки извести. И никак иначе.

Спор начался с прежней силой. Пушкин пожалел, что так рано пришел на службу. Но тут в дверь робко постучали. Эфенбах, всегда чутко слышащий, что происходит, крикнул, чтобы входили.

Дыша морозом и туманами, вырос городовой. Приняв стойку смирно, он передал вызов 1-го участка Арбатской части прислать кого-нибудь от сыска. Лично проводит на место происшествия.

Пушкин взглянул на каминные часы, что мерзли у Эфенбаха на подоконнике: статистика не подвела. Наступил «преступный час». Теория вероятности непобедима.