Читать книгу - "Правдивая ложь - Нора Робертс"

Слабая улыбка тронула губы Джулии.

– И то и другое. – Она вынула из портфеля блокнот и карандаш. – Вы можете уделить мне сегодня только два часа, поэтому я хотела бы начать работать. Естественно, я знаю о вашем прошлом то, что было опубликовано. Вы родились в Омахе, второй из трех детей. Ваш отец был торговцем.

– Коммивояжером, – уточнила Ева, когда Джулия включила диктофон. – Я всегда подозревала, что по центральным равнинам разбросаны мои сводные братья и сестры, и действительно, ко мне много раз обращались люди, претендующие на родство и надеющиеся на подаяние.

– Как вы к этому относитесь?

– Это была проблема моего отца, не моя. Случайность появления на свет не дает права на незаработанное. – Ева переплела пальцы, откинулась на спинку стула. – Я собственными силами добилась успеха. Думаете, кто-нибудь из этих людей вспомнил бы о Бетти Беренски из Омахи? Ева Бенедикт – совсем другая песня. Я оставила позади Бетти и кукурузные поля, когда мне было восемнадцать лет, и с тех пор не оглядывалась. Я не верю в жизнь прошлым.

Достойная философия. Джулия с удовольствием почувствовала волнение, всегда сопровождавшее зарождение близости – залог успеха ее работы.

– Расскажите мне о вашей семье. В какой атмосфере росла Бетти?

Ева расхохоталась:

– О, моя старшая сестра придет в ужас, когда прочитает, что я назвала нашего отца бабником. Но от правды никуда не денешься. Папочка регулярно удирал из дома продавать сковородки и кастрюли, но всегда возвращался, и неизменно с подарками для своих дочурок: шоколадками, носовыми платками или лентами. Он был крупный красивый мужчина, румяный, усатый, черноволосый. Мы его обожали. Но мы прекрасно обходились без него пять дней в неделю.

Ева выдернула из пачки новую сигарету и прикурила.

– По субботам мы стирали его белье. От его рубашек несло духами, но именно по субботам моя мать начисто теряла обоняние. Никогда я не слышала от нее ни единой жалобы. Она не была трусихой, просто молчала, смирившись с неверностью мужа. Мне кажется, она знала, что любит он только ее. Когда она умерла, совершенно неожиданно – мне было шестнадцать, – отец никак не мог утешиться. Он оплакивал ее пять лет… до самой своей смерти. – Ева умолкла, подалась вперед. – Что вы там пишете?

– Наблюдения. Впечатления.

– И что вы увидели?

– Что вы любили отца и были в нем разочарованы.

– А если я скажу, что это бред собачий? Джулия постучала карандашом по блокноту. Да, взаимопонимание необходимо. И баланс сил. Иначе ничего не получится.

– Тогда мы обе зря теряем время.

После недолгого молчания Ева потянулась к телефону.

– Я закажу еще кофе.

К тому времени, как Ева закончила инструктаж кухонного персонала, Джулия решила держаться подальше от семейной темы, пока они не познакомятся получше.

– Вам было восемнадцать, когда вы впервые приехали в Голливуд. Совсем одна. Прямо с фермы, можно сказать. Мне интересно, что чувствовала юная девушка из Омахи, когда вышла из автобуса в Лос-Анджелесе?

– Волнение, любопытство.

– И никакого страха?

– Я была слишком молода, чтобы бояться. Слишком нахальна, чтобы думать о неудачах. – Ева встала и зашагала взад-вперед по кабинету. – Шла война, наших парней отправляли на кораблях в Европу, где они сражались и погибали. У меня был кузен, чудесный парень. Он вступил в военный флот… и вернулся в гробу. Его похоронили в июне. В июле я собрала вещи. Я вдруг поняла, что жизнь может быть очень короткой и очень жестокой. Я не хотела больше терять ни секунды.

Треверс внесла кофе.

– Поставь там. – Ева указала на низкий столик перед Джулией. – Девочка нальет.

Джулия налила. Ева взяла чашку с крепким черным кофе.

– Я была наивной, но отнюдь не глупой. Я сознавала, что придется приносить жертвы, терпеть лишения, одиночество. Вы понимаете?

Джулия вспомнила, как – восемнадцатилетней – лежала на больничной койке, прижимая к себе крохотного беспомощного младенца.

– Да, я понимаю.

– Я вышла из автобуса с тридцатью пятью долларами в кармане, но голодать не собиралась. Мой альбом был набит фотографиями и газетными вырезками.

– Вы работали манекенщицей?

– Да, и немного играла в театре. В те дни киностудии рассылали «разведчиков талантов», но это делалось в основном ради рекламы. Я прекрасно понимала, что скорее наступят заморозки в аду, чем такой «разведчик» найдет меня в Омахе… Итак, я приехала в Голливуд, поступила официанткой в дешевую закусочную, пару раз снялась в массовке на студии «Уорнер бразерс». Главный фокус заключался в том, чтобы тебя видели: на съемочной площадке, в буфете киностудии, где угодно. Я стала добровольной помощницей в солдатском клубе «Голливуд кэнтин». Не бескорыстно и не с мыслями о добрых делах, а чтобы общаться с кинозвездами. Я думала только о себе. Вы считаете это бессердечием, мисс Саммерс?

Джулия не верила, что ее мнение может иметь какое-то значение, но тщательно обдумала ответ.

– Нет. Я скорее считаю это практицизмом.

– Пожалуй. Честолюбие требует практичности. У меня кружилась голова, когда я смотрела, как Бетт Дэвис разливает кофе, а Рита Хейворт подает сандвичи. И я была частью всего этого… и там я встретила Чарли Грея.

Прокуренное помещение было пропитано запахами черного кофе, духов и лосьонов после бритья. Оркестр знаменитого Харри Джеймса наяривал джаз, заглушая разговоры и смех. После полной смены в закусочной и долгих часов преследования рекламных агентов ноги Евы в тесных неновых туфлях, купленных по случаю, молили об отдыхе, но она делала все возможное, чтобы усталость не читалась на ее лице. Никогда не знаешь, кто из великих случайно заметит тебя, а Ева была абсолютно уверена, что, как только ее заметят, начнется ее восхождение к вершине.

Музыканты заиграли что-то сентиментальное, мужчины в солдатских кителях и дамы в вечерних платьях слились в томительных объятиях.

Мечтая о передышке, Ева с улыбкой налила кофе еще одному юному солдату…

– Уже неделю я вижу вас здесь каждый вечер. Ева подняла глаза. Высокий узкоплечий мужчина в сером костюме из шерстяной фланели. Зачесанные назад светлые волосы открывают худое лицо. Большие карие глаза печальны, как у бассета.

Ева узнала его и улыбнулась еще ослепительнее. Он не был суперзвездой – Чарли Грей неизменно играл приятелей главных героев, – но его имя было известно. И он заметил ее.

– Все мы стараемся внести свой вклад в победу, мистер Грей. – Ева изящно откинула с лица длинные черные волосы. – Кофе?

– Пожалуйста. – Он облокотился о стойку бара, вынул пачку «Лаки страйк», закурил. – И хотелось бы поболтать с самой хорошенькой девушкой в клубе.

Ева не покраснела. Она могла покраснеть, если бы захотела, но решила сыграть роль умудренной опытом женщины.