Читать книгу - "Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу"

Вы никогда об этом не спрашивали. Значит, вы все поняли. Почему мы расстались? Я отвечу, Фарос. Я бы сделал все, чтобы ей нравиться, она же просила от меня одного: целиком принять судьбу, которую предлагал мне Бог. Я расшифровал иероглифы. Она тысячи раз просила меня рассказать ей об этой знаменитой ночи. Ее вопросы стоили ваших. Однажды я заговорил об ослепительном свете, кой, возможно, скрывал место источника. Я цитировал ее поэму. Какая ошибка!.. Женская страсть сделала остальное. Она неизменно возвращалась к этой теме.

Она хотела увести меня еще дальше. За источник… Но я полагал, что тем самым она пыталась принизить мое открытие. Гордость или, может быть, страх довершили дело. Я сказал ей, что судьба моя уже написана. Она настаивала на своем, на коленях умоляла меня двигаться дальше, копать еще… Я же хотел покоя. Расшифровка истощила меня. А Изабелла твердила, что работа еще не закончена. «Его источник…» Она хотела его найти. Да, Фарос. Изабелла в это верила. Но я принимал ее надежду за критику и от этого страдал. Если я не нашел источник, значит, я не преуспел… Я не мог вынести того, что она во мне сомневается. Я видел в этом конец любви. Я стал вспыльчив.

Между нами начались раздоры. Этой мятежной женщине немногое требовалось, чтобы вернуть себе свободу. Эх! Ну и пускай, подумал я. Жестокая горячка распалила мой гнев, и этого оказалось достаточно, чтобы решиться бежать в Венецию, а позже возвратиться во Францию. В Гренобле я повстречался с женой и дочерью, к которой нежно привязан. Однако время так ничего и не стерло. Во мне пылала страсть к Изабелле. Я написал ей тридцать писем, но не получил ни единого ответа, и это ее молчание меня подточило. Я пришел к мысли, что она в ответе за невзгоды, которые обрушились на меня. И вот моя просьба: отвезите ей мое письмо, оно предназначено для нее, и я вам его доверяю. Скажите ей: я сожалею, что не послушал ее.

Поведайте ей о мечте, которая стала для нас общей и от меня ускользнула. Сделайте это ради меня. Скажите ей, что я по-прежнему ее люблю. А потом возвращайтесь и, если я буду еще жив, расскажите мне обо всем. Если же нет — до встречи в наших мечтах.

Ваш верный друг Сегир.

Он умер на следующий день. Похороны имели место 6 марта. Три хмурые ночи и три дня; часы в них как будто склеились. Серые, когда солнце вставало; белые — когда садилось. Все это время я размышлял. Признания Сегира — хоть чуть-чуть они продвинули меня вперед? По сути, он признавал, что в расшифровке крылась тайна; ему было не так-то легко признать, что не все еще обнаружено. Он говорил о бесконечном и огромном потрясении в ночь расшифровки и 12 января 1832 года. В обоих случаях произошло нечто очень серьезное. Он упоминал также болезнь, что вела его к смерти… К каким выводам я мог прийти, если главный вопрос оставался открытым: что было за пеленой? Quis, quid, ubi, quibus auxiliis, cur, quomodo, quando? Как он написал.

У меня кружилась голова. С чего начать, когда величайший дешифровщик всех времен умер, не дав ответа? Появление Изабеллы было, между тем, достижением, хоть я и разгадал природу его отношений с «итальянской подругой». Да, Сегир. Простите меня — я изучал этот вопрос… Однако я и не подозревал о столь длительной привязанности. Читая ваше письмо, я верил, что сумею объяснить — лучше, чем ваши врачи, — некоторые аспекты вашей болезни: сожаление лишь отчасти виновно в ваших страданиях. Отныне я мог обвинять и всепожирающую страсть. Это она ослабила вас и безжалостно подточила тело и разум. И я понял предостережения Фижака: «Я не допущу, чтобы кто-то посягнул на моего брата». Тон, жесткость, недоверие Фижака отныне расшифрованы. Он боялся Изабеллы, женщину, которая желала повредить вашей репутации. Он видел в ней несправедливые атаки из Англии: Шампольон украл авторство у расшифровки Юнга! Разоблачение интрижки отца семейства и большого ученого — еще одна угроза? Фижак знал, что содержалось в письме. Внутри было письмо и для нее, и для меня, посланника, которому объясняли его миссию. Не надо быть волшебником, чтобы разгадать содержание. Впрочем, не прочитал ли Фижак эти письма, дабы знать наверняка?

Я еще сомневался, однако события, произошедшие 6 марта на похоронах, представились мне ярким подтверждением моих выводов. Перед тем как идти на кладбище Пер-Лашез, мы, как я уже сказал, были на церемонии в церкви Сен-Рок, где много лет назад дешифровщик изучал коптский язык, пытаясь сблизиться с ним. Я пришел туда, убежденный в правильности своих выводов. Любовь к Изабелле усугубила болезнь Сегира и укрепила бдительность Фижака. Я верил, что прав, и не имел потребности терзать свой разум новыми вопросами, ибо мне на помощь пришел Фижак собственной персоной.

Когда я прибыл, он поспешил ко мне:

— Не должен ли я вам что-либо вручить?

— Мне кажется, медальон…

— И что вы с ним сделаете?

— Лучшее, что можно сделать для Сегира.

Фижак, казалось, успокоился. Он уехал к своей семье. Я увидел Зораиду, дочку Сегира и Розины, его жены. Фижак стал их новым опекуном. Он превосходно справлялся с этой трудной и достойной ролью уже три дня, и теперь я лучше его понимал.

Мы с ним не виделись до самого моего отправления во Флоренцию. С поездкой я тянул до конца мая. Ничто не торопило меня, и дни становились длиннее. Я уехал без предубеждений, без жгучих вопросов. Я вез медальон и письмо. Я с нетерпеливым волнением ждал встречи с Изабеллой.

Прибыв на место, я был потрясен, когда обнаружил, до какой степени ошибался в Сегире. И в ней. И во многом другом.