Читать книгу - "Последняя любовь президента - Андрей Курков"

– Плохо, – выдохнула она. Обернулась. В ее глазах уже не было слез. В них присутствовала пустота.

– Нам надо кое-что решить, – нехотя заговорил я.

– А что это у тебя за книжки? – не обращая внимания на мои слова, спросила Светлана.

– Брошюрки, тут в церкви дали. Для родителей, потерявших детей.

– Дай посмотреть.

Я опустил брошюрки в протянутую ладонь Светланы.

Зашелестели в тишине бумажные странички. Она что-то шептала себе под нос. Я стоял. Сначала наблюдал за ее лицом, потом перевел взгляд на окно. Смотрел на подстриженные деревья, на неподвижность заоконного мира, в котором вдруг пропал ветер.

В конце концов решение принимал я.

На следующее утро мы втроем с Милой окончательно попрощались с нашими малышами в той же церквушке, рядом с клиникой. «Консультант по уважению смерти» прочитала несколько молитв. Мы со Светланой сидели с каменными лицами. В глазах стояли слезы. Мила же заливалась плачем, словно это не мы, а она потеряла детей. Затем два белых картонных гробика, очень похожих на коробки из-под больших кукол, «въехали» в открывшуюся в стене нишу. После этого ниша закрылась, и меня пронзил внезапный ужас. Я смотрел на полированное коричневое дерево церковной стенки, смотрел туда, где только что поднялась и опустилась одна из деревянных панелей. Мне казалось, что я увидел на мгновение тот, другой мир, в который переходят все после смерти. Мне показалось, я видел мелькнувший оттуда свет или огонь.

Глаза искали иконы, но в этой церкви икон не было. Лишь деревянное резное распятие на стене.

На следующее утро в САДУ ЛЬЮИСА КЭРРОЛЛА, где до сих пор цвели розы, мы высыпали на взрыхленную землю прах из двух маленьких урночек. Садовник в черном костюме с галстуком дал нам в руки небольшие грабельки. Светлана опять плакала. Рядом с ней плакала Мила. А я этими грабельками смешал прах Веры и Олежки с землей. После этого садовник принес два саженца роз и посадил их тут же на расстоянии не более двадцати сантиметров друг от друга.

– Это не слишком близко? – спросил я.

Мила перевела мой вопрос.

– Цвилинге. – Садовник пожал плечами. Потом произнес еще несколько слов.

– Они же близнецы, – перевела Мила. – Но если вы хотите, он может их рассадить.

– Не надо, – сквозь слезы проговорила Светлана. – Не надо их рассаживать, они же близнецы.

Мила проводила нас до гостиницы. На прощанье она дала нам свою визитку и пообещала присматривать за розами.

В большом конверте, полученном в клинике, лежали поляроидные квадратики фотографий наших малышей, их свидетельства о рождении и, отдельно, свидетельства о смерти, пластиковые наручные именные браслеты для новорожденных, чтобы их случайно не перепутали. На одном написано «Vera», на другом «Oleg». Там же лежали два прозрачных пакетика с локонами русых волос. Тоже подписанные.

Я подошел к окну и посмотрел на озеро. Ничего здесь не поменялось за эти несколько дней. По озеру плавали яхточки. На небе светило солнце. На скамейке перед кромкой воды кто-то сидел. Только мы, ожидавшие еще несколько дней назад чуда, способного изменить нашу жизнь, больше ничего не ожидали. Надо было складывать вещи и уезжать. Свою боль мы тоже отсюда увезем. В Швейцарии она никому не нужна. Что мы здесь оставим? Две розы?

Ночью я проснулся от младенческого крика. Крик доносился из-за стенки. Сначала думал, что это кошмар. Но потом понял: кричит новорожденная Димы и Вали. Светлана тоже проснулась и с жадностью слушала плач ребенка.

Мы лежали молча. Под одним одеялом, но не прикасаясь друг к другу телами. Я вспоминал, как в последнюю ночь беременности Светланы играл ладонью с неродившимися малышами. Вспоминал, как они «бегали» внутри живота. Может, они просили о помощи? Может, они надеялись на меня?

«Плохой я отец», – подумал я.

Слезы снова лились по моим щекам. Я поднялся, накинул халат и вышел на балкон.

Прохладный воздух был пропитан озерной влажностью. Я смотрел на озеро и представлял себе это озеро покрытым толстым слоем льда. Недалеко от берега – просторная полынья. Такой же лунной ночью я подхожу в халате к берегу, раздеваюсь и, обжигаясь, вхожу нагишом в холодную воду. Погружаюсь по шею, а потом ныряю и заплываю под лед. Плыву подо льдом до тех пор, пока в моих легких не кончается воздух. А когда кончается воздух, кончается и все остальное. И мне уже и не страшно, и не холодно.

«Теперь у меня трое умерших детей, – думаю я с ужасом, вспоминая свою первую жену, тоже Свету, и ночь в киевском роддоме. – Киев, Цюрих, – думаю я, – от перемены мест судьба моя не меняется…»