Читать книгу - "Время скорпионов - D.O.A."

Амель не задумываясь взяла протянутую ей купюру. С некоторым сомнением она вопрошающе взглянула на Ружара.

— Тебе станет лучше, немного протрезвеешь.

— Я никогда…

— В нос и вдыхай. А другую ноздрю заткни пальцем.

Молодая женщина покачнулась:

— Не хочу.

— Боишься?

Амель кивнула, но искушение, подгоняемое алкоголем и возбуждением, прокладывало свой путь в зелени ее радужной оболочки. В конце концов она рывком наклонилась вперед и медленно вдохнула, мало, неправильно, — и тут же выдохнула, чтобы восстановить дыхание. Еще не разогнувшись, она принялась хихикать, глядя на припудренные белым порошком рубашку и куртку Ружара. Затем приподняла голову, чтобы посмотреть на его реакцию. Он был серьезен, но не сердился.

— Поцелуй меня.

Слова казались далекими и нереальными. Они неловко прижались друг к другу губами. Амель почувствовала, как его рука тискает ее бедра и поднимается к затылку. Она сама терлась об Ружара, ласкала член, твердеющий под ее пальцами.

Он резко схватил ее за волосы и указал на свою грудь:

— Лижи.

Молодая женщина принялась слизывать кокаин. Вкус был горьким, химическим. Через несколько секунд ей показалось, что она услышала:

— Мне хочется, чтобы ты и меня взяла в рот.

Рука, сжимавшая ее волосы, ослабла.

06.11.2001

Обычно они назначали встречи в каком-нибудь ресторане на набережных Сены, недалеко от Пон-Нёф. Амель пришла сильно осунувшаяся. Она вяло заглянула в меню и, когда Сервье рискнул предложить ей водную прогулку, с облегчением согласилась.

Стояла хорошая погода, не слишком прохладная, и многие парижане, как и они, испытывали желание воспользоваться этим мягким днем, вероятно одним из последних перед началом зимних холодов.

Они сошли у пристани Монтебелло, напротив Нотр-Дам. В нервном возбуждении она непрестанно пила воду. Он украдкой наблюдал за ней, жуя купленный по дороге упругий панино.

На улице Амель сразу надела темные очки, чтобы спрятать покрасневшие и усталые от недосыпа или по какой-то иной причине глаза. Ее беспокойные руки то отвинчивали, то завинчивали крышку бутылки.

— На улице лучше. — Ее речь была торопливой, запинающейся.

Она стиснула зубы, сглотнула.

Сервье с полным ртом кивнул и отложил завернутый в салфетку сандвич.

— Ну-ка, повернись ко мне.

— Зачем?

Он не ответил, просто развернул ее к себе.

Амель молча повиновалась.

Жан-Лу снял с нее очки:

— Посмотри на меня. Подними голову, посмотри на меня. — И сразу снова надел. — Что ты принимала?

Молчание.

— Кокаин?

— Да.

— В первый раз?

— Да.

— Во рту будет сушняк целый день. С кем?

— С Ружаром. — И еще: — Не знаю, что на меня нашло.

— Захотелось попробовать. Со многими бывает.

— И с тобой?

— Да. — Сервье поднялся, чтобы выбросить остатки сандвича, и снова сел возле нее. — Ты провела ночь с ним?

— Часть. — Амель снова отхлебнула воды. — Вчера вечером меня приняли за шлюху. — Пауза. — И возможно, не ошиблись. — Она взглянула на Сервье. — Мне так стыдно.

— За что? Мне ты ничего плохого не сделала, и я не собираюсь судить тебя.

— Тогда почему ты здесь?

— Чтобы выслушать тебя. Если хочешь.

С некоторыми недомолвками Амель описала последние месяцы. Она начала с особенно выдающихся событий, затем, по мере продвижения рассказа, ее речь стала свободней и приобрела более естественные интонации. Она бегло коснулась Школы журналистики, своих амбиций, замужества и порожденных им противоречивых желаний. Она также совершила несколько экскурсов в более отдаленное прошлое, описала знакомство с Сильвеном, напряженные отношения с его семьей из-за различия традиций, впрочем умолчав о многом на этот счет. Упомянула Ружара и профессионалов его уровня, описала, какое место они занимали в ее воображении, когда она еще училась. Призналась, что очень быстро поняла, что после освобождения от родителей затворничество стало для нее ассоциироваться с мужем. Свободу, прорыв дает ей только работа.

А ее работа — это Ружар. На радость и на горе.

Сервье хотел уточнить.

— Да нет, я его не люблю. То есть не так, как ты думаешь. Он хороший журналист, образованный человек. У него опыт. Он честен.

— И все же он привлекательный?

— Я просто сорвалась. Это не повторится.

— Что ты собираешься делать?

— Думаю, с ним надо порвать. Я хочу сказать, с Ружаром.

— Вот так, сразу? А потом?

— Потом? Сильвен. Я…

— Я знаю, о чем ты думаешь. Если ты это сделаешь, ты не только ничего не исправишь, но долго будешь сожалеть. Лучше найти равновесие.

— Как ты, проводящий свою жизнь в работе, лишь бы не думать обо всем остальном? — Бросив ему в лицо свои злые слова, Амель мгновенно взяла себя в руки. — Прости. Ты, наверное, прав. Но тебе не все известно: дело, над которым я работаю, немного меня пугает.

Она умолкла и стала следить взглядом за проходящим мимо, наполовину пустым туристским судном.

Сервье не торопил ее — ни к чему.

Помолчав, журналистка в деталях описала «дело „Мартины“», как они с Ружаром его между собой называли. Попутно она ответила на пару вопросов и закончила изложением их гипотез:

— Ружар даже убежден, что нас прослушивают. Это-то меня и пугает, особенно если наша теория верна.

— У вас есть фамилии тех, кто, как вы предполагаете, является участниками, так ведь?

— Да, и их фотографии. И имя крота. И его фотографии тоже.

— Неужели вам удалось сделать фотографии настоящих разведчиков?

В голосе своего собеседника Амель уловила нотки восхищения. Их история возбуждала его любопытство.

— Ружар обратился к одному своему приятелю. — Она снова гордилась тем, что работает над, очевидно, выдающейся темой. — Этот парень со своим фотоаппаратом круглый год охотится на людей. Его зовут Ян Су.

— Наверное, это совсем не то, что его рутинная работа.

— Я встречалась с ним всего один раз, и он сказал мне, что следить за интересующими нас людьми гораздо проще, чем за звездами, которых он обычно пытается захватить врасплох.

— Видно, у них нет привычки особенно осторожничать с этим.

— Все говорят, что наши секретные службы — пустое место.