Читать книгу - "Убийства в "Маленькой Японии" - Барри Лансет"

Я сидел в приемном отделении больницы, обхватив голову руками и чувствуя себя совершенно потерянным. Куда идти? Что делать? Мысли путались. Я даже дышал какими-то порывами и всхлипами. Все, кто был мне дорог, подвергались теперь по моей вине смертельной опасности.

Сразу из операционной санитары перевели Эберса в реанимацию, куда посетителей не пускали. Хирургу удалось справиться с большинством внутренних повреждений, но возникли осложнения, и состояние пациента оставалось крайне тяжелым.

Сообщив, что Эберс теперь будет спать от двенадцати часов до суток, доктор посоветовал мне отправляться к себе. Я так и поступил. Все еще плохо соображая, доехал до магазина, оставил на месте табличку «Закрыто» и достал бутылку редкого саке двенадцатилетней выдержки, которую приберегал для особо почетных клиентов. Пить одному не хотелось, но и податься было некуда. Ренне и без меня хватало нервотрепки с глубокой душевной травмой, нанесенной жене, и чувством собственной вины. У Майерсов мне не дала бы покоя расспросами Лайза – лучшая подруга Дженни. А дома, куда бы я ни бросил взгляд, все напоминало о дочери.

В общем, я остался в магазине.

Первую чашку раритетного саке я проглотил быстро. Налил себе вторую, взял бутылку и перешел из кабинета в примыкавшую к ней маленькую гостиную. Так же быстро я расправился с третьей и четвертой дозами крепкого напитка. Мой взор блуждал по поверхности бежевого ковра и по жемчужно-серым стенам. Прежде я всегда гордился этим укромным уголком, где заключал самые важные сделки и размышлял над динамикой цен на свой товар. Теперь это все казалось таким мелочным, пустяковым. Я посмотрел на акварель Берчфилда. И пятую чашку поднял в честь непризнанного гения.

Бледные, почти пастельные тона картины заворожили меня, как это случалось и прежде. На горизонте закат сталкивался с оранжевыми всполохами рассвета. На переднем плане высилось сюрреалистическое дерево, чьи окрашенные в розовые, черные и зеленые тона ветви, полные жизненных соков, буквально пульсирующие внутренней силой, дожидались наступления нового дня с невероятным для растения чувством собственного достоинства.

Того достоинства, за которое я не переставал бороться, казалось, всю свою жизнь.

С откровенной ухмылкой во весь рот Скотт Мутрекс уложил меня броском на лопатки в третий раз подряд. Но мне только исполнилось семнадцать лет, упрямства не занимать, и когда я, пошатываясь, вышел против него в четвертом раунде, он снова опрокинул меня на маты. Мутрекс был рослым блондином и известным драчуном на три года старше меня, а я – новичком, только что приехавшим из Японии и теперь пробовавшим свои силы в одном из борцовских клубов Лос-Анджелеса. Причем до этого момента я мало кому уступал в единоборствах как в Токио, так и здесь, на новом месте.

Оглушенный, с расквашенным носом, я попытался встать. Перед глазами все плыло, а по краям моего поля зрения вообще сгустилась тьма. Меня подхлестывала продолжать борьбу лишь отчаянная злость. На маты вышла Миеко, склонилась надо мной и прошептала на ухо строки о безмятежной тишине холмов Оказаки. По-японски. В самый первый раз. Не понимая по молодости лет всех нюансов стихотворения, я вдруг проникся самим по себе идеалом дзен – стремлением к покою и к познанию. Уловил главную мысль.

Дыхание Миеко обдало меня теплом и сладостью. Я сердцем почувствовал тягу к тому покою, прелесть которого она только что мне открыла. Перед глазами вновь вспыхнул свет, а мы с Миеко обменялись улыбками.

Больше в схватку с Мутрексом я в тот день не вступал и позволил Миеко усадить себя в уголке, чтобы в голове окончательно прояснилось. И сидел я ровно, прямо и гордо. Как дерево у Берчфилда.

Скотт Мутрекс знал нечто, неведомое мне. И именно это познание, в чем бы оно ни заключалось, давало ему превосходство. Однако я был полон решимости раскрыть его секрет.

Два года я провел в упорных тренировках. Ката, камае, сизентай и реи[8]наполнили мои дни и снились по ночам. А в кошмарах мне являлась ухмылка Скотта Мутрекса. Через год я начал включать в свой арсенал приемы уличной драки, которым поневоле обучился. Кое-что из дзюдо и тэквондо. В моем распоряжении появилась новая комбинация трюков, я совершенствовал ее и оттачивал до седьмого пота. Покой оставался лишь идеалом. Я стремился к этому состоянию, но очень редко достигал его. И продолжалось оно недолго. Но уж зато когда я погружался в него, приносило мне невыразимое умиротворение. Тело словно застывало, а внутри появлялось согревавшее душу сияние.

В тот самый первый день Миеко внушила мне: «Проиграй схватку, но не теряй себя».

Через два года мы со Скоттом Мутрексом сошлись снова. Мне было девятнадцать, ему – двадцать два. Но я подрос за это время на несколько дюймов. Дважды мне удались победные броски, после чего Мутрекс под улюлюканье зрителей покинул зал.

Ночь после того дня, когда Сога нанесла визит в мой магазин, показалась мне самой долгой в жизни. Она тянулась дольше и тоскливее, чем предыдущая, когда я не находил себе места после похищения Дженни. Дольше и тоскливее, чем та, когда после четырнадцати лет молчания мне впервые позвонил Джордж, чтобы сообщить о смерти отца.

Дольше и тоскливее, потому что никогда прежде я не ощущал себя настолько беспомощным.