Читать книгу - "Тайна Кутузовского проспекта - Юлиан Семенов"

— А при чем здесь «ушел в бега» и как я с ним познакомился?

— При том, что нам его надо найти… Только вы знаете, что было в его подлинных записях и что он просил вас из них сделать. Вы можете, таким образом, претендовать на соавторство, а он заключил контракт на сто тысяч долларов… Ясно? Поэтому вы ему опасны… А нам, чтобы его взять — за другие дела, кстати, — нужно знать его знакомых, те места, где он бывал, машины, на которых ездил, любимые выражения, манеру есть и пить…

— Кто-то из наших литераторов нас познакомил… Кто — убейте, не припоминаю…

— Где?

— На Герцена, в кафе, что напротив ТАССа…

— Когда?

— Два года назад… Что-то около этого…

— Вы там с ним часто виделись?

— Раза три… Он больше любил дома встречаться…

— Здесь? Или у него?

— Здесь.

— У него бывали?

— Один раз.

— Когда?

— В день знакомства…

— Адрес?

— Где-то в переулочке… Дом старинный, красивый…

— Адрес? — повторил Костенко.

— Не помню… В центре…

— Он вас к себе привез, оттого что пьяным напились?

— Несколько…

— Когда отправил домой? Утром?

— Нет, той же ночью… Он мне всего пару часов дал отдохнуть… Потом договор заключили, он меня сразу в машину и посадил… А те, кто был в машине, меня куда-то в Мытищи отвезли, до утра поили, я и рухнул…

— Что за договор подписали?

— О сотрудничестве… Я уж и не помню…

— Если повозить вас по Москве, вспомните дом, где были?

— Не знаю…

— Какая у него квартира?

— Большая… Комнаты три, не меньше…

Или врет, подумал Костенко, или Сорокин возил его на явку… У него один большой зал, никаких там трех комнат нет…

— Из окон-то что было видно?

Пшенкин задумчиво переспросил:

— Из окон? Что-то было видно… Погодите, вроде бы Белорусский вокзал…

Костенко сразу же вспомнил Нинель Дмитриевну, двоюродную сестру Сорокина, спрыгнул с подоконника, рассеянно похлопал себя по карманам:

— Слушайте-ка, у вас сигаретки случаем нет? Тьфу, забыл, — он усмехнулся, — тот Костенко вам курить не рекомендовал… Едем со мной, будем искать дом возле Белорусского, это вам нужно больше, чем мне, едем!

… Точно, Сорокин будет уходить по железной дороге, понял Костенко. Он нас запутал своим авиабилетом. Ну, гадина, неужели свалил, а?!

Попросил ребят связаться с Комитетом, пусть подключают пограничные станции, бросился к машине. Пшенкин семенил за ним, неестественно часто крутя шеей, словно бы ему жал воротник рубашки…

… Костенко сидел закаменев, не спуская глаз с Пшенкина. Тот обалдело таращился на дома вокруг Белорусского вокзала, то и дело отвлекаясь — прислушивался к телефонным разговорам, что полковник вел из машины. Он чувствовал, как ему передается нервозность этого седого человека, хотя внешне тот был совершенно спокоен; вспомнить ничего не мог, все здания казались ему одинаковыми.

Костенко помог ему:

— Вы как туда добирались?

— На машине…

— Очень были пьяны?

— Сейчас это не наказывается…

— Чем он вас угощал?

— Коньяком.

— Сам пил?

— Очень мало… «Мадеру»…

— Закусывали?

— Да… Он мне шашлык взял, а сам икру ел… Сначала стюдень спросил, а как ответили, что нет, так порций пять икры заказал…

— Вам-то икорки предложил?

— Я ее не ем…

— Почему?

— Из-за сострадания к народу…

— А шашлык — можно? Без сострадания?

— Погодите, — Пшенкин прилип к окну, — а вот не этот ли?

— Остановиться?

— Да… Ей-богу, этот! И подъезд вроде бы тот, четвертый этаж, я ступени считал, лифта нет…

Костенко сразу же посмотрел на дом, что стоял напротив; отселили под ремонт, много пустых квартир, окна открыты; осведомился по рации, где ЖЭК, и попросил шофера гнать туда — с сиреной.

Начальника ЖЭКа на месте, конечно же, не было. Главный инженер, как объяснила секретарша, отъехал на совещание, заместитель на участках.

— Кто может подъехать со мною к Белорусскому? — спросил секретаршу.

— А вы кто такой?

— Из МУРа.

— Обратитесь завтра, скоро работа кончается…

— Завтра? А если вас сегодня бандюга ограбит?

— У меня брать нечего.

Несчастная страна, в который уже раз подумал Костенко, никого ничего не волнует, ждут манны небесной… А что они могут в этом затхлом ЖЭКе, возразил себе Костенко. Если бы им позволили действовать, подвалы осваивать, чердаки и первые этажи… Так нет же! Они ничего не могут без приказа сверху, разрешения десяти инстанций… На Западе то, что у нас называют ЖЭКом, — богатейшее учреждение, с компьютерами, своим баром, прекрасной мебелью, люди отвечают за жилье, что может быть престижнее! А у нас? Все просрем, если даже сейчас, когда хоть что-то можно, все равно никому ничего нельзя…

— Послушайте, барышня, — настроившись на лениво-равнодушный темпоритм секретарши, продолжал Костенко, — вы…

— Я вам не «барышня»! В общественном месте небось находитесь!

— Как прикажете к вам обращаться?

— Как все нормальные! «Женщина»! С Луны свалились, что ль?! Все нормальные люди обращаются — «женщина», вы что — исключение?!

Костенко тяжело обсматривал ее, чувствуя, как изнутри поднимается отчаянная ярость, но потом заметил ее разношенные туфли, заштопанную юбку, подпоясанную драным пуховым платком, спортивную кофту, уродовавшую и без того ужасную фигуру, и сердце его защемило тоскливой, пронизывающей болью…

Похлопав себя по карманам, он нашел грязную таблетку валидола, бросил ее под язык и тихо вышел из затхлого полуподвала…

… В отделении милиции взял двух сотрудников, и оперативник угрозыска и обэхаэсовец были, слава богу, в штатском; по дороге объяснил суть дела; вороток нашелся у шофера, бинокль лежал в чемоданчике Строилова, у него там и фотоаппарат был, и блокнот, и маленький диктофончик. Несчастный парень, как он там?

— Борис Михайлович, а кто в той квартире еще был? — спросил Пшенкина.

— Не помню… Вроде бы никого… Духами пахло…

— Мужскими?

— А разве такие есть?

— Есть… Картины, фотографии были на стенах?