Читать книгу - "Убийство по лицензии - Светлана Успенская"

— До свидания, Алексей Михайлович.

Громко сморкаясь, она вышла из кафе, ее сутулые плечи все еще подрагивали.

Парнов, оглушенный и обессиленный, остался сидеть за столиком. Оставалось одно последнее место на земле, куда он мог направиться.

Сейчас он появится… Он прибежит сюда затравленный, грязный, оборванный, униженный. Он будет ползать на коленях и умолять ее. Он будет униженно просить пощады. Будет — но она его не простит. Он должен выпить до дна всю чашу унижений. До дна, до самой последней капли. Чтобы в ней уже ничего не осталось. Ничего и никого…

А она будет смотреть на его мучения. Смотреть чужими глазами, но при этом будет знать о каждом его шаге. Он будет бросаться от надежды в бездну отчаяния, от восторга — к смертельной тоске. Как когда-то бросалась она. Она? Или та юная смеющаяся девушка на фотографии, выбегающая из моря. Счастливая на долю секунды, несчастная — на всю жизнь. Он не знает, каково это быть — всю жизнь на грани смерти, на грани безумия, на грани небытия. Пусть теперь узнает…

Он не знает, как это — когда слепящий миг счастья обрывается безжалостной равнодушной рукой и черная бездна отчаяния поглощает все вокруг. Он не знает, как это — прощаться с нерожденным сыном, стоя на подоконнике, лицом к бесконечному пространству, полному звенящей пустоты. Он не знает, как это — лететь сквозь семь этажей, будто проходить семь кругов ада, а потом на всю оставшуюся жизнь застрять в последнем, самом ужасном. Этот ад — и внутри, и снаружи. Она — изломанная, старая кукла… Слишком старая и слишком изломанная, чтобы кому-то еще пригодиться. Да ей это и не надо. В ней все умерло, живы — только мозг, только фантазия, только память… Да, ее память жива. И память требует — отомсти. Конечно, она может лишь сидеть в инвалидном кресле, неподвижная, как египетский сфинкс, безжалостная, как Парка, — богиня, вечно прядущая нить чужой судьбы. Она опутает его этой нитью, она совьет из нее крепкую веревку. И заставит его на ней повеситься. Конец его жизни — будет и для нее концом. Ей больше незачем жить… Цель ее существования достигнута.

Но сперва он узнает, как это — не жить той жизнью, которая тебе дана, не быть любимым, не ласкать близкого человека, не нянчить детей. Позволять сиделкам, а не ласковым рукам раздевать тебя и укладывать в постель. Если бы он знал, какие у сиделок холодные, равнодушные руки! Пусть он узнает то, чего никогда не знал. Пусть он узнает…

Двери особняка в «Нескучном саду» были распахнуты. Сильно пахло краской, свежие следы побелки вели из дверей по крыльцу. Изнутри долетали визгливые звуки пилы, басом жужжала дрель, доносилось уханье молотка. Шел ремонт.

Удивленно озираясь, Парнов вошел внутрь.

— Куда прешь? — раздался грубый окрик. — Не видишь, прохода нет!

— Мне бы Вешнева увидеть! — крикнул он куда-то в пустоту.

— Нет его, — эхом донеслось из гулкого помещения. — Не видишь, что ли, ремонт.

— А где он? Мне нужно срочно! — продолжал надрываться Парнов.

— Через месяц заходи, может, будет…

Парнов сидел на холодном бортике фонтана и тупо глядел на свои полосатые брюки, на пятно на коленке, очертаниями напоминающее паука. Казалось, жизнь кончена. Остается только умереть. Вокруг ни единой души, кто бы интересовался им. Он больше не нужен никому, даже себе самому.

Склонив голову с побелевшими, точно подмороженными утренними заморозками висками, он долго сидел, раздумывая над тем, что же произошло. Но нет, он не сдастся. Он будет бороться до конца.

Занавеска на одном из окон второго этажа старинного особняка слегка шевельнулась. За ней показалось бледное пятно. Чье-то лицо долго смотрело на печальную одинокую фигуру человека у фонтана, клонившегося головой на грудь. Кажется, уголки губ этого лица были приподняты, лицо улыбалось.

Парнов встал и, засунув руки в карманы, медленно побрел прочь. Занавеска на окне опала, бледное лицо исчезло.

Оставался последний человек в мире, более или менее лояльно расположенный к Парнову. Это была Лариса. Она жила на окраине города со своей престарелой сестрой-вдовой и слегка повредившейся в уме матерью. Парнов когда-то давно побывал у нее — завозил к ней старый, выработавший свой ресурс, безнадежно отставший от прогресса компьютер, который в качестве поощрения презентовал секретарше на ее тридцатипятилетие. Тогда в глубине души он надеялся, что на этом ветеране офисных баталий Лариса будет доделывать срочную работу. Теперь же этот выживший из ума ящик был его последней надеждой.

Целый день Парнов бродил по городу, забыв о еде и холоде. Он обдумывал ситуацию. Ждать целый месяц он не мог. Где ему жить все это время? В коллекторе? На вокзале? И питаться у «Братьев Иисуса»? Или идти па поклон к бывшим компаньонам — может быть, отстегнут ему по старой памяти деньжат? Только это вряд ли! Или заняться поисками неверной жены Кристины, присвоившей все денежки и бежавшей в неизвестном направлении с неким Владом? Ох, чуяло его сердце, когда он оформлял своей женушке право доступа к счету в банке, — не надо этого делать! Ох не надо!

На звонок в дверь никто не вышел. Парнов позвонил еще раз — опять тишина.

Секретарша появилась лишь поздно вечером, с сумками, полными продуктов, с портфелем под мышкой.

— Лариса, милая, — проговорил Парнов, вставая ей навстречу со ступенек лестницы. — Я к тебе, за помощью…

— Денег у меня нет, — мрачно сказала Лариса, желая сразу расставить точки над «i».

— Мне не нужны деньги, — покраснел Парнов. Он первый раз выступал в роли попрошайки. — Мне адрес одного человека посмотреть бы… У тебя же есть СД-диск «Вся Москва»?

— Проходите, — мрачно предложила Лариса, открывая квартиру. В нос шибануло острым кошачьим запахом.

На диске отыскалось сразу же шесть Константинов Вешневых. И старый приятель Дима Елисеев тоже отыскался сравнительно легко. Из массы однофамильцев и полных тезок он легко выявлялся по месту жительства — Кузьминки.

Обладателю такого списка предоставлялось широкое поле деятельности. Парнов с тоской оглянулся на вонючее тепло однокомнатной квартирки (как ему, бездомному, хотелось остаться в ней — хотя бы на одну ночь), подождал немного, не предложат ли ему поужинать (не предложили), и опять окунулся в сиротливую темноту сумеречного города. Первым делом он направил свои стопы на поиски школьного друга.