Читать книгу - "Мистериозо - Арне Даль"

— Найдется ли у вас квартира в черте города для шумной финско-шведской многодетной семьи? — спросил Сёдерстедт. — Я уже устал копаться в огороде.

— Тебе недолго осталось там копаться, — ответил Хультин. — Можно ли считать это согласием по-сёдерстедтски?

— Я должен еще поговорить с семьей, — оставил себе Арто дорожку к отступлению.

— Само собой, — кивнул Хультин. — У вас есть два совершенно свободных месяца, чтобы поговорить с родственниками и с кем угодно еще. Мы соберемся опять четвертого августа. До этого дня вы свободны, за исключением, разумеется, тех случаев, когда вас могут вызвать в прокуратуру для дополнительного расследования по делу Йорана Андерсона. Хорхе спас ему жизнь, и это обойдется государству во много миллионов.

Чавес скроил гримасу. Хультин еще не закончил.

— Есть ли кто-нибудь, кто сразу готов согласиться продолжать работать в Госкриме? — спросил он. — Вы, наверное, знаете шутку: «Если попадешь сюда, то назад уже не выйдешь. Только в специальном гробу. Со штампом Госкрима».

Йельм улыбнулся. Охотников не нашлось.

— Тогда все, — сказал Хультин и стал собирать документы. — Приятно вам провести лето. Если оно еще не кончилось.

Члены «Группы А» нерешительно поднялись со своих мест. Йельм остался сидеть — он пока был не в состоянии пошевелиться. Хультин взял в руки тряпку, чтобы превратить свой шедевр на белой доске в маленькое пятно на ткани. Секунду он помедлил, а затем, не поворачиваясь, сказал:

— Может быть, ты запечатлеешь эту схему в своей памяти, чтобы она могла заменить карту Швеции в твоем атласе?

Йельм смотрел на невероятное хитросплетение стрелок, квадратов и букв. Здесь было все. Совершенно безумная и совершенно логичная карта страны, состоящая из осколков сведений и размышлений. Загадочные связующие звенья. Нервная система. Ужасающая диаграмма духовных падений и интеллектуальных взлетов.

Так подумал Пауль Йельм и посмеялся над собой.

Хультин приподнял бровь и сказал:

— Время уже убежало от нас, Пауль.

— Возможно, — ответил Йельм. — Хотя я не уверен.

Они некоторое время молчали и смотрели на белую доску, давая время этой схеме отпечататься на сетчатке их глаз. Когда Хультин наконец превратил ее в маленькое синее пятно на тряпке, она все еще оставалась перед их мысленным взором.

— Спасибо за хорошее руководство, — сказал Йельм и протянул руку.

Хультин пожал ее, и на лице его появилась грусть.

— В тебе многовато всего, Пауль, — сказал он. — Но ты можешь стать хорошим полицейским… в общем и целом.

Хультин скрылся за своей таинственной дверью. Йельм глядел ему вслед. Прежде чем закрыть дверь, Хультин буднично заметил:

— Невтерпеж, знаешь ли.

Йельм проводил его долгим взглядом, думая о футболе. Твердый как кремень защитник.

Он вышел в коридор и заглянул по очереди во все комнаты. В каждой было открыто окно, в которое заливались струйки дождя. Лето, по-видимому, откладывалось. А может быть, и вообще уже закончилось.

В первой комнате сидели Сёдерстедт и Нурландер и мирно беседовали. Старые трения были если не забыты, то во всяком случае отложены.

— Я пошел, — сказал им Йельм. — Счастливо провести лето.

— Ступай с миром, — ответил ему Вигго Нурландер и взмахнул руками, на которых красовались розовые шрамы.

— Приезжай к нам в Вэстерёс летом, — сказал Арто Сёдерстедт. — Ты найдешь наш адрес в справочнике.

— Почему бы и нет? — подмигнул ему Йельм. Из последней комнаты выехал на своей инвалидной коляске Гуннар Нюберг. Его гигантская фигура выглядела очень забавно, когда он сжимал в руке рычаг управления коляской, которая, казалось, вот-вот расплющится под его тяжестью.

— Разрешаю посмеяться, — сказал Нюберг шипящим, как у мумии, голосом. Йельм поймал его на слове. Продолжая двигаться по коридору, Нюберг прошелестел:

— Меня ждет служебная командировка.

— Постарайся больше никого не таранить, — посоветовал ему Йельм. Не поворачиваясь к нему лицом, Нюберг подал ему палец своей здоровой руки.

Затем Йельм заглянул к Черстин. Она как раз положила телефонную трубку.

— Звонила Лена Лундберг, — тихо сказала Хольм. — Она спрашивала, можно ли ей приехать.

— И что ты ответила?

— Ответила, что можно, — Черстин пожала плечами. — Может быть, кто-то из них сумеет дать другому какие-то объяснения. Я не могу.

— Она собирается оставить ребенка?

— Кажется, да… Каково это — когда ты должна рассказать собственному ребенку, что его отец — серийный убийца?

— Может быть, он еще сам об этом расскажет…

— Если только доживет до этого, — сказала Черстин и начала с отстраненным видом опустошать свой ящик в столе. — Не забывай, он ведь отправил на тот свет русского мафиози.

— Да, — произнес Йельм, — такое не забудешь.

Он стоял и наблюдал за тем, как она выполняет череду обычных перед уходом в отпуск действий. Это было восхитительно.

— Что мы теперь будем делать? — наконец спросил он.

Она взглянула на него. Он почувствовал, как этот удивительный темный взгляд приковал его к месту.

— Не знаю, — ответила Черстин. — А ты как думаешь?

— И я не знаю. Я уже забыл вкус будней. Все, что мы делали, было как-то чересчур. Как у нас все пойдет теперь, когда мы покинем это замкнутое пространство? Не знаю. Мир уже совсем другой, и мы станем совсем другими. Моя жизнь находится в каком-то подвешенном состоянии.

Черстин не отрывала от него взгляда.

— Это означает «нет»? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Это означает «возможно». Возможно, что ты будешь мне страшно необходима. Я почти уже это чувствую.

— Хорошо, — ответила она. — Я в любом случае должна поехать в Гётеборг, чтобы закончить массу дел. Я позвоню тебе, когда вернусь.

— Позвони мне до того, как вернешься, — сказал Йельм.

Они поцеловались. Оторваться друг от друга было почти невозможно.

Черстин показала на его щеку.

— Сегодня твое пятно похоже на сердце, — произнесла она.

Пауль Йельм вернулся в свою комнату. Его ноздри пощекотал приятный аромат свежесваренного колумбийского кофе.

— У тебя есть еще время выпить последнюю чашечку кофе? — спросил Чавес.

— Что ты имеешь в виду под словом «последнюю»? — спросил Йельм и опустился на стул. — Я купил кофемолку и упаковку кофейных зерен.

— Кофе по-черномазому, — сказал Чавес.

— Точно, — отозвался Йельм. — Для нас, седовласых.