Читать книгу - "Аквариум - Виктор Суворов"

Толпа нажала еще и продвинулась вперед сантиметров на пять. Соответственно и полицейский заслон был сдвинут на эти самые пять сантиметров. Толпа нажала на полицейских, они — на меня. И я должен был сдвинуться на пять сантиметров назад. Но позади была несокрушимая стена.

Гранит. Полированный. Так я оказался на грани бессмертия — еще чуть-чуть, еще один легкий натиск, и в центре Варшавы появилась бы новая мемориальная доска: «Здесь 23 мая 1992 года влип в стену и навеки в ней остался В. Суворов…»

Но в самый последний момент я взвизгнул и, видимо, жалобно. Начальник полицейского заслона истолковал мой сигнал как нежелание уходить на данном историческом отрезке в бессмертие и решительными действиями меня туда не отпустил. Крикнул он своим ребятам, замахали они резиновыми дубинками на любителей автографов. И только один огромный человечище тянет мне исполинскую лапу через заслон, не обращая внимания на усердие моих защитников.

Тянется лапа ко мне, а я еще от пережитого страха перед бессмертием не отошел. Думаю, протяну ему руку, а он мне кисть и расплющит, чем тогда книжки писать буду? Но жалко человека стало — тянет он руку и под палочными ударами не гнется, прямо держится, как гренадер под картечью. Дотянулся я до его руки, сжал он мою ладонь деликатно, явно без намерения раздавить. И понесло его водоворотом человеческим в другую сторону, и сквозь рев толпы он кричит: "Витя, ты меня никогда не видел… Но может слышал обо мне…

— Тадеуш Маркович!

Тут меня и озарило: «Так это же он!» Кричу ему, чтобы вернулся. Кричу полицейским, чтобы его ко мне пропустили. Но поздно. Его оттеснили. Меня в зал уже потащили.

Попросил я прощения у почтеннейшей публики за пиджак перемятый, за оторванные пуговицы (не до пуговиц было… перед бессмертием), прокашлялся, как принято, и начал речь. Говорю, а сам все думаю, пробился Тадеуш в зал или не пробился? И решил: «Конечно, пробился! Такой где угодно дорогу себе проломает. Натура у него ледокольная».

Завершил речь, и вопросы посыпались. Хорошо в зале, весело, смеются люди. И я смеюсь. Хорошо когда контакт с публикой установлен. Вдруг в задних рядах поднимается тип. И уже по ухмылке определяю, что задаст он сейчас один из двух проклятых вопросов, на которые мне никак не удается ответить так, чтобы мне сразу поверили. Эти два вопроса коммунистические прихвостни задают уже десяток лет. Я отвечаю. Мне и верят — и не верят. А вот и вопрос:

— Ты вот все книжки пишешь, миллионами они продаются, басни нам тут рассказываешь, а как знать, что тебя не заслали к нам со спецзаданием?

Этот вопрос мне задавали в разных вариантах. Например, в Швеции: «Если ты не заслан к нам со спецзаданием, почему же они тебя еще не убили?»

Ответить легко: «Они не то что меня, они всю власть свою коммунистическую прохлопали!» С этим соглашаются, но вопрос остается. Я говорю, мол, книжки мои читайте — не мог этого написать специально засланный.

А мне в ответ: «Книги-то правильные, но так тебе и положено себя вести, чтобы в доверие втереться… А потом начнешь нас дурачить…»

Ну что на это скажешь?

И вот снова на этот вопрос отвечать надо.

Разница в том, что здесь в Варшаве, я первый раз открыто стоял перед народом и вопрос этот задан не со страницы газетки, финансируемой коммунистами, а в лоб, в присутствии многих тысяч. И три телекамеры на меня направлены — как пулеметы. Прямо в душу.

А мне крыть нечем. Знал наперед, что будет такой вопрос, но все ответы разом забыл. Бывает такое-пересохнет гортань и слова не скажешь. Бывает такоевыпадут из головы все аргументы… как из карманов мелочь.

А зал затих и эдак нехорошо насторожился.

И тут вспомнил огромного парня, который мне руку крепко жал…

— Граждане паны, — говорю. — В этом зале сейчас должен быть мой друг, которого я впервые встретил час назад. Зовут его Тадеуш Маркович. Когда в Польше правили коммунисты, он подпольно издавал «Аквариум», который, сами знаете, у вас был бестселлером самиздата.

Люди рисковали своей свободой, но переводили, печатали, распространяли. Среди них — мой подпольный издатель Тадеуш. Но какая-то… (тут я сказал слово, которое переводчик переводить не стал, но братья-славяне меня поняли), одним словом, какая-то нехорошая личность заложила Тадеуша, и он сел. Сидел достойно. Так вот я прошу прощения у него и у всех, кто пострадал за мои книги. И не только в Польше сажали за мои книги, но и в других странах. А это и есть доказательство того, что я не сука, извините за выражение, что не заслан к вам со спецзаданием.

И если вы живете сейчас не под контролем ГБ, то спасибо Тадеушу Марковичу и таким ребятам, как он. И если коммунистов в нашей стране от власти слегка отодвинули, то в этом есть и моя малая заслуга. К этому делу я тоже руку приложил.

Тут зал одобряюще взревел.

— Тадеуш, ты где? Ты же должен быть в этом зале. Отзовись!

— Вот я, — отзывается.

— Ну так иди ко мне сюда на сцену. Садись на мое место. Без тебя, без Анджея Миетковского, без тысяч таких, как вы, не видать Польше свободы. «Аквариум», изданный в коммунистической Польше на оберточной бумаге, мне дороже любой премии. А ну, паны, пропустим Тадеуша!

Протолкался он к сцене, протиснулся. На сцену его уже на руках поднимали. А зал ему аплодировал так, что дребезжали стекла. Обнялись мы с ним. Телекамеры уже не пулеметными стволами смотрят.

И операторы жестами сигналят: так, Витя, и крой! Матюками в прямой эфир. На тебя вся Польша смотрит и тебя прощает. Не стесняйся!

А разве я стеснялся когда-нибудь? Нахал от природы. Усадил Тадеуша, а сам решил что-то обидное сказать тому, который с наглой ухмылкой вопрос непотребный задавал. Но вижу, и там в задних рядах у меня почитатели обнаружились — в порыве ярости благородной вышибли нахала из зала, чтоб впредь никому не повадно было таких вопросов задавать.

И случилось чудо: в тот день я нашел ответ на первый проклятый вопрос. И мне его перестали задавать.

Понятно, в тот вечер второй проклятый вопрос мне никто не задал. Может, кто и имел намерение, но не осмелился. А ночью я спать не мог, все думал, как же мне отвечать на второй вопрос. Совсем простой: «А кто это за тебя, Витя, книжки пишет?»

В первый раз этот вопрос мне задал много лет назад знакомый японский журналист. Он долго крутил вокруг да около, а потом спрашивает:

— Виться-сан, ты японские газеты, наверное, не очень внимательно читаешь?

Тут я и признал, что газеты японские действительно читаю не регулярно и не очень внимательно. По простой причине: не знаю ни одного японского иероглифа.

Долго он сокрушенно головой качал, а потом объяснил, что в японских газетах мои книги хвалят, особенно «Аквариум», только говорят, что русский такую книгу написать не мог. Русский просто рассказал свою историю, ему нашли знаменитого японского писателя, который превратил короткий рассказ в шедевр японской литературы.