Читать книгу - "Римский Лабиринт - Олег Жиганков"

Fumum et opes strepitumque Romae!

(Дым, и блеск, и гам Рима!)

Гораций

1240, 22 августа, Рим

Последние два дня Пьетро Ангелериус шагал вдоль высокого и бесконечно длинного каменного моста — акведука — и не мог нарадоваться журчанию воды где-то высоко над головой. Лето стояло жаркое и сухое, и Пьетро приятно было шагать в широкой тени, которую акведук щедро бросал иссохшей земле. Потоки вод, собранные с тающих горных снегов, как и Пьетро, спешили в Вечный город. Странствующие монахи, встретившиеся Пьетро, поведали, что раньше, давно-давно, акведуков было одиннадцать, и все они несли потоки вод к Риму. Но когда Рим захватили варвары и не стало власти, крестьяне разобрали их на камни, и уцелел только один.

— Только потому, что этот акведук ведёт в Латеранский дворец, к папе, а потому — он священный, и кто его тронет, тот будет наказан и Богом, и людьми, — объяснили монахи.

Пьетро возблагодарил Господа за такое чудесное водительство — ведь именно к папе он и направлялся. Ему было отрадно идти и думать, что высоко над его головою проносятся потоки святой воды — той самой, которую будут пить папа, и кардиналы, и епископы, и прочие святые мужи. Не видя их, Пьетро уже возлюбил их. Особенно он любил папу, которого положил почитать как отца. И хотя ходили разные разговоры про жизнь папы Григория, Пьетро не желал их слушать.

Пьетро был теперь примерно в том возрасте, в котором Иисус Христос вышел на Своё служение. И в Рим он отправлялся по очень важному делу — чтобы защитить своих учеников, своих последователей. Отец настоятель оказался прав: чем дальше Пьетро бежал от мира, чем строже становился к самому себе, тем более тянулись к нему люди, желающие учиться у него, находиться рядом с ним. Несколько раз уже менял он места обитания, переходил в новые пустыни, но по прошествии нескольких месяцев вокруг него снова поселялись люди, нуждающиеся в нём. Закончилось тем, что он перестал бегать от них и вынужден был заняться их обустройством, и не только духовным.

Хотя Пьетро мало заботился о том, что сам будет есть и пить, он принял на себя заботы о жизни и здоровье тех людей, которые теперь ежедневно, ежечасно окружали его. Надо было строить приюты для приходящих, кормить всех, наставлять в слове. Но всё это было бы ещё ничего, если бы не страшные новости, которые доходили до него теперь отовсюду. Злые языки говорили, что сам папа Григорий дал указ арестовывать, мучить и даже предавать смерти тех, на кого укажут его тайные агенты, фамилиары. А указывали они всё чаще на группы таких вот, как Пьетро и его единомышленники, людей, ищущих Бога и чтущих Его слово. Как ни страшно было Пьетро в это верить, всё же отворачиваться от ужасной действительности оказалось более невозможно — многие религиозные группы и ордена уже были объявлены незаконными, и приходящие из городов говорили в один голос, что повсеместно на городских площадях происходит нечто доселе невиданное: тех людей, которых вчера ещё ставили в пример благочестия, заживо сжигают на кострах, приковывая к столбу, или целыми группами — в железных клетках. Ходили слухи про какую-то Инквизициа — недавно учреждённый в Церкви отдел, который скоро выйдет из городов и зажжёт костры и по горам.

Пьетро, однако, был уверен, что всё это происходит без ведома Святейшего Папы, который никогда не допустил бы такого святотатства, такого издевательства над подобием Божием — человеком. Кто-то должен сказать Святому Отцу о том, что происходит вдали от Рима, что местные заправилы делают, манипулируя его именем. Кто-то должен защитить людей, особенно тех Божиих человеков, которые ушли в горы, чтобы вести жизнь праведную и искать присутствия Господа. Пьетро, чувствуя себя ответственным за тех людей, которые последовали его примеру, решил сам пойти к Святому Отцу и поведать ему, что происходит. Ведь он знал, что люди эти — не еретики и не злодеи, но Божии люди.

У Пьетро было с чем предстать перед папой: пару лет назад он удостоился визита самого Императора Священной Римской империи Фридриха, который тогда же написал ходатайственное письмо, в коем выражал своё восхищение служением Пьетро и его учеников, их жизнью и учением. В этом же письме он заявлял о своём высочайшем покровительстве к новому монашескому ордену, у которого ещё и имени не было — Пьетро был против всяких формальностей. С этим письмом, зашитым в полу старой серой рясы, и направлялся Пьетро к папе.