Читать книгу - "Черные розы для снайпера - Нина Васина"

Почему она не смотрит в окно? – спрашиваю я, обходя крошечный, закрытый с четырех сторон двор с причудливо вырезанным вверху кусочком неба. Она никогда не смотрит в окно. Каким образом она здесь оказалась? Она спасла Филюшку, он ловил крысу, упал в воду, она его вытащила. Ты же знаешь, тонуть – это очень страшно. Она спасла меня, когда мне было пять лет, потом тебя, когда тебе было восемь, потом Тэссу. Она все время кого-нибудь спасает в воде. Я в детстве боялся с ней купаться, боялся, что все рядом начнут тонуть. Пойдем на канал, я покажу, где это было. Жека тащит меня за руку, я сопротивляюсь. Пойдем, она не выйдет и не посмотрит в окно, я просидел здесь почти месяц, но бесполезно.

Распахнутое небо, первая яркая трава, я вспоминаю напряженное лицо Ирки, как это было со мной, когда она склоняется, набирая воздух, чтобы выдохнуть его в чужой рот, я вижу, как навстречу ей открываются глаза, полные отсутствия жизни, и высасывают разум. Отсутствие жизни – подчинение смерти – достаточно? Чтобы пойти за невероятно толстым существом, раскачивающимся из стороны в сторону, словно каждый шаг приходилось отвоевывать у засасывающей земли? Ноги подкашиваются, Филя берет ее невесомо и перекидывает через плечо, унося добычей. Ирка пришла в себя через день на матраце в комнате Филюшки, а выздоровела так, чтобы вставать, через неделю. Она опомнилась как раз тогда, когда родители, связав воющего Филюшку, хотели вынести ее из его комнаты. Мне хорошо, сказала Ирка, мне здесь хорошо. У вас есть раскладушка? Отец Фили сплевывает и уходит из комнаты, мать плачет. Потом все затихает, раскладушку ей не принесли, она разложила поролон, и Филюшка стал спать рядом, блаженно улыбаясь и трогая иногда ночью ее волосы и лоб осторожной рукой. Еду свою он теперь приносил в комнату. Сначала Ирка не хотела есть и не спала по ночам. Потом она почувствовала голод, руками быстро выбирала из тарелки что получше, остальное отдавала. Филя как-то попробовал протестовать, но она замахнулась и зарычала, показывая зубы, Филюшка тонко заплакал и больше не перечил. Когда Ирка встала, она съездила в общежитие, забрала свои вещи и отвезла их на Исаакиевскую площадь в ломбард. От слабости ее пошатывало, была длинная очередь, но к вечеру она избавилась почти от всех своих вещей, оставив только те, которые не взяли по причине изношенности.

Этот охранник что-то подсыпал мне, это же ясно, я сейчас взлечу и ударюсь в металлическую коробку машины, я буду биться в ней зимней мухой. Она потом разорвала груду квитанций там же, в урну, медленно добрела до Дворцовой площади…

Добрела до Дворцовой площади, села на скамейку, пересчитала деньги. И поехала к Филюшке.

По вечерам они с Филюшкой тут гуляют, я их часто вижу. Вон там больше всего крысиных нор над водой, там Филя стоит подолгу и притопывает, в этом месте на канале гуляют только они и некоторые собачники. Каждую субботу Ирка моет Филюшку в ванной, напуская туда много пены и следя, чтобы он не опускался под воду с головой. Мыться Филюшка не любил, чтобы добиться своего, она иногда рычала, обнажая зубы, и выражение тихого восторга на его лице сменялось маской ужаса. Он ее боялся. Ирка еще вырезает из плотной бумаги фигурки, делит их пополам. Филя идет на улицу, а она остается в комнате, я вижу из-за угла, как играют они на оконном стекле, передвигая фигурки с разных сторон стекла. Ирка стала писать стихи и даже говорить их вслух, но Филюшка тогда начинал волноваться и что-то бормотать, приходилось прикрикнуть на него и читать про себя. За это время она ничего, кроме афиш на улицах, не читала. Вспоминала любимые книги, сердце ее ожесточалось и вздрагивало. Они ее убьют. Родители? Да, я боюсь, что они ее убьют, потому что Филюшке теперь очень хочется жить. Слышишь?! – кричу я, зажимая уши. Ты слышишь, как бьются бутылки Лоры о забор?

Мы ходим на этот вонючий канал каждый день, сначала я пугаюсь бросающихся в воду крыс, а потом привыкаю. Ирка с Филюшкой приходят часто. Однажды мы с Жекой заметили, что Ирка как бы водит нас по городу, по определенным местам. Через Калинкин мост, потом по Фонтанке, переходя на каждом мостике реку туда-сюда, иногда в тяжелом тумане ничего с двух шагов не было видно, и только сердце на ощупь находило этот серпантин – ровно до того места, где у Никольской с одного мостика, с одного только определенного места видно одиннадцать мостов сразу, одиннадцать, если ночь прозрачна. Филя нас заметил и стал нервничать. Нас с Жекой это обрадовало, но потом урод привык, и я совсем впала в отчаяние, я запомнила этот маршрут до последней выбоинки, до самой тонкой трещинки в асфальте – прожилки на обнаженной коже огромной каменной ладони, которая держит нас, изучая пучеглазыми фонарями. А там и осень забралась в окно на подоконник, с ногами, Жека работал по ночам, с непрекращающейся прогулки он шел на работу, а я – к осени, в холодную комнату, но однажды мы заметили, как Ирка складывает что-то из камешков под деревом. Мы дождались, когда они уйдут, и увидели, что это «секрет»-вопрос. Мы с Жекой не пошли за ними в бесконечное гуляние по реке, мы взялись за руки и поплясали, и тут же из этих камешков выложили «секрет»-встречу. Я пойду к ней сегодня ночью! А я не пойду, насупился Жека, я боюсь. Ты думаешь, она заметит наш ответ? Ну, если Лиса не придет и не разломает…

Ночью я подошла к окну, осторожно приоткрыла его и понюхала воздух. Вовсю пахло Иркой. Я влезла, сдерживая дыхание, она тут же обхватила меня теплыми руками и стиснула, и замерла. Мы сели на пол у стены и слушали сон Филюшки. Ты знаешь, сказала Ирка, я с ума рехнулась. А Шура в доме для престарелых. Я не отпускала ее ладонь. Ненавижу ее, гадину! Что ты несешь? Она предала меня и Жеку, говорила, что любит нас, что мы всегда будем вместе, а сама бросила. Угрожала все время, что ее кондрашка хватит, и от злости так и сделала, а ты тоже хороша, куда ты провалилась, все вы такие, убирайся, ненавижу… Мне было очень плохо без тебя, не ругайся. А я не ругаюсь, если он проснется, он убьет тебя, он кошек запросто убивает одним ударом по голове. Он может поймать крысу! А у меня не получается. Не убьет, почему ты волосы остригла? Чтобы ты ничего не смогла мне сделать, чтобы ты не распустила их до земли, чтобы не говорила про червяков с яблоками. Ты помнишь? Я же просто так бормотала, первое, что в голову придет! Нет, ты заговаривала, заговаривала! Я остриглась, чтобы не было больше твоей власти. А вообще… я все время делала какие-то гадости, я перестала понимать людей, они все время о чем-то хлопочут, а мне смешно… С ним хорошо, она кивает на урода, его мир реален. А что будет после него? Тогда меня заберут. Если он умрет, меня заберут. Куда? Родители Филюшки врача вызывали, врач спрашивал меня, что я вижу в чернильных пятнах, у него руки пахли табаком, и зубы желтые, я не смогла прочесть алфавит наоборот, а ты можешь? Когда он умрет, родители позвонят, я подслушала, а пока они вроде как за мной ухаживают. Смешно, я их и не вижу-то. А ты не хочешь к нам с Жекой? Из водосточной трубы рядом с окном вытек дождь, мы смотрим друг на друга и молчим. Если вы придете за мной. Если успеете, а вообще мне все равно.

На следующий день мы заметили, что Филя очень сдал, он словно потерял что-то, он смотрел на меня с таким ужасом, что мы с Жекой решили прятаться и не попадаться ему на глаза. Он что, видел тебя вчера? Нет, он спал, он просто чувствует. Он же… Как это они не чувствуют, а он не мог притвориться, что спит, он не убьет ее? Не мучай меня, я ничего не знаю, он просто теряет ее. Ирка была безразлична, часто задумывалась, смотрела вверх на небо и не обращала на него никакого внимания. Филя старался рассмотреть, что она видит там, вверху, но спотыкался и падал и боялся не догнать ее потом. По ночам уже подмораживало. Жека, ты постарайся быть с нами рядом, когда он умрет. Куда я денусь… У него дрожат руки. Нам сразу всем троим надо будет… Что будем делать? Я не знаю, Жека, я ничего не знаю, но мне кажется, что она знает, нам только надо быть вместе.