Читать книгу - "Чужой клад - Александра Девиль"

— Ох, и почему злодеи имеют такую власть над людьми? — Василиса покачала головой. — Наверное, дьявол дает им силу и обаяние, чтобы ломать людские судьбы. Твоего барина довели до смерти, и мой Яков Валерьяныч из-за брата-проходимца раньше времени слег.

— А ведь хорошо, что Ульяна Худоярского убили, когда он бежал с каторги. Хоть и грех радоваться чужой погибели, но здесь я говорю: хорошо. Это справедливое возмездие свершилось.

— Да, но раньше Ульян успел испортить жизнь Якову Валерьянычу. Слышал ведь историю, как он бедную Варю погубил? После того Яков Валерьяныч разболелся, и ты его лечил, а вскоре и меня к нему привез… — Василиса вздохнула и подперла щеку рукой.

— Хороший был человек Яков Валерьяныч. Хоть с виду и угрюмый, а сердце имел незлое. Наверное, братец его был, наоборот, с виду мил и любезен, а душа — черная.

— Да, именно таков он мне и показался.

— А ты разве его видела? Мы же с тобой приехали в Худояровку, когда Ульяна там уже не было, Яков Валерьяныч его выгнал.

— Но мне однажды довелось увидеть Ульяна. Года три назад он вдруг явился в Худояровку и стал слезно умолять Якова Валерьяныча простить ему все прегрешения и дать денег. Хватило же наглости на такое! Яков Валерьяныч его выгнал, а Ульян ему все твердил: «Ты, брат, своим отказом обрекаешь меня на каторгу, а может, и на смерть!» Яков Валерьяныч был неумолим, тогда злодей упросил, чтобы брат позволил ему остаться в доме хотя бы до утра. Оставили его ночевать прямо в сенях. А наутро он исчез, уехал со своим кучером, да прихватил с собой столовое серебро. Ну а вскоре после этого мы узнали, что он таки попал на каторгу.

— Хорошо, что хоть его настигла Божья кара.

— Его-то настигла, однако он оставил после себя злое семя. Кажется мне, что сынок его, Куприян, ничем не лучше папаши.

— Что тебе до этого Куприяна, пусть Бог его осудит. Ты теперь от Худояровки далеко, живи себе спокойно и не вспоминай о проклятом поместье.

— Я бы не вспоминала, да жалко мне одну барышню, — вздохнула Василиса. — Боюсь, что Ульянов сынок успел влезть ей в душу. Он ведь, подлец, хорош собой и ловок, она могла в него влюбиться.

— Какое тебе дело до этой барышни? Пусть влюбляется, если глупа.

— Да барышня-то не глупая и хорошая, но… рассеянная. В облаках витает, грязи не замечает. Да и молода еще, мало видела в жизни. К тому же сирота, и поэтому мне ее жалко. Одна надежда, что бабушка у нее — женщина мудрая и благочестивая, она сумеет девицу наставить.

— Хорошо, если так. Хотя вот на Лаврушку никакие наставления не подействовали, загубил он сам себя…

— А я думаю, Егор, что дружок его загубил после того, как Лавруша на него составил завещание.

— И я так думаю, но доказать ничем не могу.

— А не боишься, что злодей может найти тебя и потребовать карту? Такой ведь ни перед чем не остановится, с ножом к горлу приступит.

— Я и сам того боюсь. — Чашкин невольно вздрогнул. — С тех пор как вернулся сюда из гридинского имения, живу с оглядкой.

— А может, пожертвовал бы ты этот клад куда-нибудь… хотя бы в церковь, — нерешительно сказала Василиса. — Не наше ведь это золото, чужое, добра оно нам не принесет.

— Думал я и об этом, сестра. Пожертвовал бы, если б точно знал, что золото пойдет на добрые дела, а не попадет в руки крючкотворов-казнокрадов. Да и в церкви тоже ведь попы разные бывают, не все праведники. Не знаю, как и поступить… Мы-то с тобой уже стары, нам немного нужно, обошлись бы без этого клада. Но мой Николушка — человек молодой, у него вся жизнь впереди, и в бедности жить ему, уж конечно, не хочется. Вот я и подумал: расскажу сыну всю правду, пусть он и решает, как быть. У Гридина наследников не осталось, так что мое это золото по праву, хозяин мне его завещал, а я сыну своему передам.

— И то правда. Николенька наш — человек достойный, он свое состояние не промотает и на худое дело не обратит. А что же ты до сих пор ему не рассказал?

— В письме об этом рассказывать опасно, а в отпуск Николай пока не собирается. Вот я и подумал: не буду ждать отпуска, а поеду к нему в полк, пока жив, да все и объясню с глазу на глаз. А то ведь здоровье у меня быстро убывает, этак могу не успеть с сыном попрощаться.

— Типун тебе на язык, не говори такого. — Василиса перекрестилась. — Как мы с Николашей будем без тебя?

— Да уж как-нибудь будете, не пропадете. — Егор ободряюще улыбнулся. — Николай — парень грамотный, он знает, где и как это золото можно обратить в деньги и сохранить. Уйдет в отставку, купит дом в местности, где его не знают, да и будет жить барином. И ты при нем. А женщина ты еще видная, здоровая, глядишь — и замуж тебя возьмут.

— Да какое там замуж. — Василиса махнула рукой. — Будем с тобой, братец, жить возле Николушки, внуков воспитывать. Только бы все получилось так, как мечтаем, чтобы никакой черт нас не попутал. И хочется пожить в богатстве — и страшно пользоваться чужим золотом. Все будет казаться, что кто-то за ним придет…

— Да, пока мы не уехали отсюда, есть опасность, что Лаврушкин злодей прознает, где меня искать, и явится за картой. И я вот что надумал: пока мы с Николаем не забрали сундук из тайника, нарисую-ка я другую карту, обманную. Настоящую мы с тобой спрячем в укромное место, а обманная будет лежать на полке, чтобы при первом же обыске вор мог ее найти. И обозначу я на этой карте, будто клад хранится возле Худояровки. Поедет «Мессир» к проклятому поместью — и столкнется с Куприяном. Пусть два лиходея между собой разбираются.

— Так-то оно так, а все равно страшно… Но ради Николенькиного счастья я готова эти страхи терпеть. Даст Бог, тот изверг не прознает, где ты живешь. А лучше всего было бы, если б он вовсе сгинул в какой-нибудь драке или на каторге и не терзал честных людей. Хорошо бы также, чтоб и Куприяна черти унесли подальше от наших мест.

— Ну, Куприян-то нам не страшен.

— Нам — нет, а барышню Полину мне жалко. И помочь я ей ничем не смогла. Да разве она бы меня послушала? Небось, Куприян ей совсем разум затмил. Сила-то порока велика…

— Полно об этом думать, нам с тобой своих забот хватает. — Егор выглянул в окно. — Вот и Федосья вернулась. Она баба глупая и болтливая, так что при ней о наших делах — ни слова.