Читать книгу - "Батареи Магнусхольма - Дарья Плещеева"

— И больше она не появлялась?

— Она еще вечером говорила, что собирается навестить свою крестную, фрау Шварцбанд… У фрау Шварцбанд именины, ее нужно было навестить! Ирма сказала, что купит ей подарок — красивую настольную лампу, отделанную матовой бронзой, с колпаком из молочного стекла, за семнадцать рублей. Фрау Шварцбанд любит читать по вечерам в спальне… это хороший дорогой подарок для пожилой дамы!..

— Очень хороший, фрау Вальдорф, — согласился Лабрюйер. — Идите к себе и посмотрите, может, фрейлен Ирма еще что-нибудь взяла.

— Как вы думаете, нам нужно сейчас ехать к фрау Шварцбанд? — спросил глава семейства.

— Пауль, посмотри на часы! Это же неприлично! — возмутилась супруга. — Но что-то же надо делать!

— Сперва посмотрите, что она взяла с собой, какое платье на ней было, какие туфли, — терпеливо повторял Лабрюйер. — Если фрейлен не появится до утра и если окажется, что она была у крестной, но ушла оттуда до девяти вечера, все это понадобится, когда мы вместе поедем в Полицейское управление.

— О мой Бог, мой Бог… — фрау Вальдорф расплакалась.

Муж увел ее, а Лабрюйер скинул халат и лег в постель.

Сперва, спросонья, он не принял всерьез то, что говорили Вальдорфы. Но вдруг его осенило — ведь фрейлен Ирма не раз появлялась с ним во «Франкфурте-на-Майне»! Что, если она привлекла внимание агентов «Эвиденцбюро»? Это было бы совсем некстати…

Пожалуй, следовало одеваться и подниматься к Хорю. Да, вылезать из-под одеяла, накидывать пальто, выходить на лестницу…

Лабрюйер выпростал ноги из-под одеяла, встал, вышел в крошечную прихожую, надел ременную петлю на плечо, сунул в нее револьвер, очень удивившись, что оружие лежало на самом виду, но Вальдорфы его не заметили. Накинув пальто, он открыл дверь и босиком пошел наверх.

Дверь в квартирку Хоря была приоткрыта. Лабрюйер вошел, прислушался и понял, что Хорь не один. За приоткрытой дверью шла та самая возня, в смысле которой нельзя было усомниться. Тем более, что на обоях, которыми фрау Вальдорф велела оклеить прихожую, были большие срамные картинки. Лабрюйер очень рассердился, толкнул дверь и попал в фотолабораторию. Горел красный фонарь, а Хорь, который опять стал Каролиной, стоя спиной к Лабрюйеру, в ночной сорочке делала огромные, чуть ли не аршинные, карточки, и карточки тоже были весьма фривольные. А тот, с кем она так шумно возилась, куда-то вдруг пропал.

Задребезжал дверной звонок, «Каролина» резко повернулась и оказалась фрау Бертой. Но фрау Бертой, постаревшей лет этак на полсотни. Это была натуральная старая ведьма. Звонок меж тем не унимался, фрау Берта пропала, а Лабрюйер оказался в собственной постели. Будильник показывал три часа ночи.

— Тьфу, — сказал Лабрюйер и, опять накинув халат, поспешил в прихожую. На всякий случай глянул на полочку под зеркалом — револьвера там не было.

— Простите нас, это опять мы, — сказал господин Вальдорф. — Ее все еще нет. Теперь и я уверен, что она попала в беду… Вы всех в полиции знаете, помогите, ради Бога!

— Но у фрейлен же нет врагов, она не носит бриллиантов и даже денег больше двух рублей, я думаю, с собой не берет, — неуверенно ответил Лабрюйер. — Что у нее могло быть в сумочке?..

И тут случилось озарение.

Лабрюйер увидел округлый сероватый предмет, без подробностей, потому что для него все дамские сумки, что с цепочками, что без цепочек, что с бахромой, что без бахромы, были одинаковы. Этот предмет упал на сверкающий ботинок Янтовского. Янтовский поднял… А в это время на него смотрел Красницкий!

Что мог подумать Красницкий?

Если Янтовский, пытаясь накрыть его за карточным столом с большими ставками, переусердствовал, то в голове у Красницкого могла сложиться такая комбинация: Янтовский работает на российскую контрразведку, и она же завербовала в свои ряды бывшего полицейского инспектора Гроссмайстера и старую деву Ирму Вальдорф. Если Красницкий не заметил, что Ирма передала Янтовскому или же Янтовский передал Ирме во время трюка с сумочкой, значит, оба — мастера своего дела.

Янтовский — мужчина, его голыми руками не возьмешь, и Лабрюйер — мужчина, может противнику руку разорвать, да и кулаки у него крепкие. А Ирма в этой компании — уязвимое звено, ее припугнуть — многое расскажет! И если она примется рыдать, утверждая, что не знает решительно ничего, — тем больше оснований для серьезного допроса.

— Черт возьми… — прошептал Лабрюйер. Пришедшая во сне мысль была, увы, очень разумной.

— Так что же делать? — спросил господин Вальдорф.

— Я сам сейчас поеду в полицию и подниму всех на ноги! Найдите мне ормана, я быстро оденусь…

— О, вы ангел, вы ангел! — воскликнула фрау Вальдорф.

Три часа ночи — самое подходящее время, чтобы ломиться в полицейское управление, тормошить дежурного, требовать сводку происшествий за день. Дежурный клялся и божился, что трупа тридцатилетней девицы не найдено.

При мысли, что Ирму могли похитить, спрятать где-то в Кайзервальде, и ночная поездка «мерседеса» как-то с этим связана, Лабрюйеру чуть дурно не сделалось.

Телефонировали дежурному Санкт-Петербуржской полицейской части, к которой относился дом на углу Дерптской и Столбовой.

— Как выглядит ваша пропажа? — спросил тот.

Лабрюйер задумался; в самом деле, как описать худощавую и сутулую тридцатилетнюю деву? Кто к ее физиономии-то приглядывался?! И в голову пришла мысль: вот если он сам сгинет безвестно и добрые Вальдорфы заявят в полицию, как они его опишут, вспомнят ли хоть цвет глаз? Как бы описал Хорь, он догадывался. Словесный портрет работы Хоря можно будет публиковать в журнале «Всемирный юмор» или «Веселый балагур» для увеличения тиража…

— Ростом она двух аршин и, пожалуй, четырех вершков… — Лабрюйер исходил из того, что сам он — двух аршин и пяти вершков, Ирма с ним, кажется, вровень, но она носит каблуки. — Лицо продолговатое. Нос… Черт!.. Какой же у нее нос?!

Не картинка явилась перед глазами, а голос прозвучал в ушах: кто-то из соседей назвал бедную Ирму длинноносой.

Кое-как удалось собрать описание, включая синее бархатное пальто, которое Лабрюйер вспомнил в последний миг.

Сейчас он понял наконец, каково быть свидетелем.

— Уж не вашу ли привезли? — спросил дежурный. — Приезжайте, взгляните.

Только выскочив на улицу, Лабрюйер понял, что вести следствие куда легче, чем быть лицом пострадавшим. Он, дотошный во время допросов, забыл полюбопытствовать, в каком состоянии «находка».

Это оказалась тридцатилетняя на вид особа в той степени опьянения, когда на вопрос ормана «Куда фрау везти?» дама отвечает «Не твое дело, скотина». И, невзирая на бархатное пальто, особа принадлежала к тому классу общества, где можно было преспокойно назвать незнакомого человека и скотиной, и даже покруче.

Потом он поспешил домой — в надежде на хорошие новости.