Читать книгу - "Бретёр - Юлия Юрьевна Яковлева"

— Вы куда?

— Не к ним, не беспокойтесь! Сюда я больше ни ногой. Хватит с меня светской жизни. Поеду к Катавасову, у него сегодня играют. Я вчера тридцатник выиграл. Вот и спущу, а то деньги руки жгут. Но, скорее всего, выиграю и сегодня! В любви-то не везет.

— Ехали б вы лучше к родным, Прошин. Ваше семейство в столице?

Тот кивнул.

— Сестра, тетка.

— Прекрасно. А говорите, в любви не везет.

Прошин фыркнул.

— Так то ж родня… Не хочу видеть сочувственные взгляды. Митюша, что тебе подать? Митюша, что желаешь к обеду? Митюша, сядь от окна, там дует.

— Они о вас пекутся.

— Она. Сестрица. То-то и оно. Не хочу рвать ей сердце своим видом.

Тут только Мурин понял, что за несколько месяцев войны так привык к увечьям и ранам, что лишь сейчас заметил огромный багровый шрам, который пересекал лицо корнета. Нос был несколько сворочен, а правый глаз помещался выше левого. Прошин, видимо, заметил его прояснившийся взгляд, отвернул лицо, оборвал разговор:

— Говорите, у всех свой способ, чтоб не сойти с ума? А у меня вот — карты… А то поехали со мной, Мурин?

Мурин представил перспективу провести остаток ночи у себя в номере, в Демутовой гостинице. Читать он не любил. Писем писать было некому. Он схватился за перила, выпрямил колени, когда позади потянуло сквознячком, пахнуло духами. Зашуршало платье. И остановилось.

Мурину не требовалось оборачиваться. Он громко сказал:

— Я лучше останусь здесь. Графиня тоже обещала карты.

— Здесь? — ужаснулся Прошин. — В вист со старичками?

— Чем плох вист?

— Тю! Вист! Кровь шевелить нечем.

— А мне и не надо ее шевелить.

— Вам что, в любви везет?

Мурин не ответил.

— Завидую, — признался Прошин. — Ну что ж. Каждому своя судьба. Бывайте, ротмистр.

— Счастливо, корнет.

Прошин ловко сбежал вниз. Лакеи вскочили, спрятали карты. Один побежал в гардеробную, где сваливали верхнее платье, за шинелью господина корнета. Прошин не стал дожидаться в вестибюле, все уже было сказано, торчать под взглядом Мурина ему не хотелось. Хлопнула дверь, впустив запах осени: печного дыма и дождя.

Мурин отошел в полумрак анфилады.

Шторы напоминали взбитое суфле. Свечи здесь еле горели. Окна выходили на реку. На паркете лежали лунные прямоугольники. Нинины глаза блестели. Сердце у Мурина забилось где-то в горле.

— Графиня Вера и остальные думают, что вы уехали, — торопливо заговорила она по-французски. — Все пошли к столам.

— Но вы ведь были уверены, что я не уехал.

Он шагнул к ней. Она отстранилась:

— Я сказала, что мне надо поправить ленты.

Мурин попробовал шуткой скрасить нежность:

— Все ленты обещаю вернуть на место.

Нинино лицо, которое Мурин знал таким подвижным и прелестным, стало каким-то плоским, кожа в темноте казалась бумажной. Он почуял холодок под ложечкой.

— Я решила, что лучше скажу вам все сама. Чем писать.

— Вы за этим мне прислали записку? — Мурин постарался говорить равнодушно и насмешливо, но услышал свой голос: не получилось.

Приподнялись и опустились банты и розы, приколотые на ее плечах.

— Я не обязана вести себя последовательно.

— О нет. Мне вы ничего не обязаны.

«Молчи, о, дурак же!» — спохватился.

— Рада, что вы тоже так это видите, — сухо подтвердила Нина. — Потому что мне не хотелось бы, чтобы вы меня теперь шантажировали своими ранениями и подвигами и требовали жалости взамен любви, которую я не могу вам дать.

Мурин смотрел на нее во все глаза.

Он был поражен до глубины души.

— Вы за этим мне прислали записку? — тупо повторил.

— Я хотела, чтобы между нами было все ясно.

Мурин повернулся. Он дорого бы дал, чтобы уйти решительным размашистым шагом. Всей спиной выражая равнодушие и неуязвимость. Но ковылял прочь, как краб. Спасибо хоть, не упал.

Лакей распахнул дверь перед ним, крича другому: «Плащ господина ротмистра».

Прошин уже подбирал шинель, чтобы нырнуть в карету.

— Прошин! — окликнул Мурин с крыльца. — Стойте. Я с вами.

Тот просиял.

— Передумали? Что так? А и не говорите. Какая мне разница. Я рад. Едем, Мурин. Едем. Не везет в любви — повезет в картах!

На плечи Мурину опустился плащ. Мурин обернулся, чтобы благодарно посмотреть в лицо тому, кто помог. Лакей не отвел взгляд, кивнул.

…Нина стояла в полумраке, глотая слезы прежде, чем они выкатывались из глаз. Ей надо было прийти в себя, чтобы вернуться на всеобщее обозрение.

— Меня всегда поражало, — тихо просвистел у нее над ухом, заставив вздрогнуть, голос Ипполита Мурина, — как это прекрасный пол умеет найти те единственные слова, чтобы наповал. Вы были на высоте! Идемте к гостям, милочка. Графине Вере не хватает за столом пары для виста.

— Что-то, Мурин, вы молчаливы! — заметил Прошин. Сам он трещал без умолку: движение на мостовой занимало его, взгляд конногвардейского корнета даже в темноте и на скаку определял стати и недостатки:

— Вот это лошадка… гляньте, экий гигант: сразу видно — ганноверский жеребец, — без умолку комментировал Прошин. — Хороша, только тяжеловата, и бабки бы подлиннее… Гляньте! Ничего. Бока крутоваты, а так я бы взял… А этот наш, орловский, так и машет, так и машет, а? Неплох… Ух ты! Господи, ну и рыло, а экипаж — игрушечка, в таком бы актрисулю катать, а не эту мымру.

Мимо проносились лихачи, запряженные орловскими рысаками под синей сеткой. Тарахтели мужицкие телеги. Пролетали дорогие коляски. Попадались и рыдваны, зато с лакеями на задках: видно, внутри какая-то знатная старуха или подагрик-сенатор. Вокруг фонарей дрожали ореолы. По стенам домов ходили длинные тени прохожих. Изо рта Прошина вырывались фразы в облачках хмельного пара:

— Вот что, Мурин. А вы правы. Не буду я сегодня играть. Придержу удачу. Я, между прочим, обладаю силой воли. Когда дело важное. Тысячное! Эдакий куш! Тут ведь жизнь враз переменить можно. Тут я кремень. Запросто могу остановиться. В любой момент. Если захочу. И вот захотел! В руки эту дрянь больше не возьму, картишки-то. Все, стоп.

«Да уж», — подумал Мурин. Он видал таких не раз. Они бросают карты сегодня и навсегда, а назавтра — опять проигрались в пух и прах. Они начинают пить и просыпаются под столом. Начинают пререкаться — а затем валятся на землю с простреленной на дуэли грудью.

Но ответил:

— Уверен, у вас все получится наилучшим образом.

Прошин энергично кивнул.

— Тут вы правы, Мурин. Вы очень умны. Я как только вас увидел, понял: вот голова. А они идиоты. Дурачье. Плевать на них! Они только зенки закатывать умеют. Думают, надо мной смеяться можно. Пренебрегать. Думают, я