Читать книгу - "Пристрастие к смерти - Филлис Дороти Джеймс"

Но именно этого и не сделал! Будь на месте Бероуна любой другой человек, Дэлглиш непременно указал бы ему на это, причем в весьма резкой форме. Тот факт, что он не испытывал искушения поступить подобным образом по отношению к Бероуну, показался ему занятным. «Конечно, существуют отчеты по обоим делам, и основные факты я могу узнать из официальных источников», — подумал он. Но в остальном, если дело дойдет до прямых обвинений, Бероуну все же придется раскрыть свои карты. И если такое случится, то станет ли это его, Дэлглиша, приватным делом или делом его нового отдела, будет зависеть от того, насколько громким окажется скандал, насколько основательными обвинения и в чем конкретно они будут состоять. Интересно, чего все же хочет от него Бероун — чтобы он нашел предполагаемого шантажиста или провел следствие по двойному убийству? Между тем, в той или иной форме, скандал, похоже, разразится непременно. Если письмо было послано в «Патерностер», то почти наверняка оно было отправлено и в другие газеты и журналы, в том числе, не исключено, и в общенациональные. Вероятно, там решили до поры до времени не открывать огонь, но это вовсе не значит, что письмо выброшено в корзину. Возможно, газетчики сочли разумным сначала посоветоваться со своими юристами. Так что пока самой мудрой тактикой было выжидать и наблюдать. Но от разговора с Конрадом Акройдом никакого вреда не будет. Акройд был одним из самых осведомленных лондонских сплетников. Полчаса, проведенные в элегантной и уютной гостиной его жены, обычно оказывались более продуктивными и куда более занятными, чем многочасовое корпение над официальными документами.

— Я встречаюсь с группой избирателей в палате, — сказал Бероун. — Они хотят, чтобы я показал им, где работает парламент. Если вы располагаете временем, может быть, проводите меня? — Вежливый вопрос, как обычно, подразумевал прямое распоряжение.

Но когда они вышли из здания, Бероун без всяких объяснений повернул налево и, спустившись по ступенькам, направился в Бедкейдж-уок. Значит, им предстояло идти к парламенту самым длинным путем, по краю Сент-Джеймсского парка. Интересно, подумал Дэлглиш, означает ли это, что есть вещи, которые его спутник хотел бы сообщить ему конфиденциально? Это, конечно, легче сделать вне стен кабинета. Этим девяти десяткам акров чарующей, хоть и несколько официальной красоты парка, пересеченного тропинками настолько удобно, что можно было подумать, будто они нарочно спланированы так, чтобы вести от одного центра власти к другому, наверняка доводилось слышать больше секретов, чем какому бы то ни было другому лондонскому уголку, подумалось Дэлглишу.

Но если Бероун и собирался поговорить с ним с глазу на глаз, его намерению не суждено было осуществиться. Не успели они пересечь Бедкейдж-уок, как их бодро окликнул рысью набежавший сзади Джером Мейплтон, румяный, с лоснящимся лицом, чуть запыхавшийся. Он был членом парламента от округа Южного Лондона — надежное местечко, которое он тем не менее почти никогда не покидал, словно опасаясь, что, отлучись он хотя бы на неделю, кто-нибудь обязательно покусится на его пост. Двадцать лет пребывания в парламенте не умерили его незаурядного трудового энтузиазма и трогательного, хотя и вполне уместного удивления тем, что он там на своем месте. Болтливый, сполна наделенный стадным инстинктом и непробиваемо толстокожий, он, будто намагниченный, прилеплялся к любой группе, если она оказывалась более многочисленной или влиятельной, чем та, к которой он принадлежал в данный момент. Закон и порядок составляли его основной интерес, поскольку они больше всего заботили его преуспевающих избирателей, принадлежащих к среднему классу и прячущихся за своими кодовыми замками и декоративными оконными решетками. Подстраиваясь под своих «слушателей поневоле», он сразу же пустился в разглагольствования о новом парламентском комитете, болтаясь между Бероуном и Дэлглишем, как суденышко на мелкой волне.

— Как же этот комитет называется — «Полицейская практика свободного общества: грядущее десятилетие»? Или «Полицейская практика в свободном обществе: грядущее десятилетие»? Кажется, вы потратили все первое заседание, решая, включать ли в название этот маленький предлог? Как это типично! Вы рассматриваете не только полицейскую практику, но и ее техническое обеспечение, не так ли? Не слишком ли обширную задачу вы себе поставили? Из-за этого в комитет вошло больше членов, чем принято считать эффективным, так ведь? Разве изначальная идея не сводилась к тому, чтобы еще раз взглянуть на применение научных и технических достижений в полицейской практике? Похоже, комитет расширил рамки своей компетенции.

— Трудность состоит в том, — заметил Дэлглиш, — что работу полиции трудно отделить от ее технического обеспечения, особенно когда дело касается практики.

— О, я знаю, знаю. И вполне учитываю это, мой дорогой коммандер. Взять, к примеру, это предложение отслеживать интенсивность движения на автомагистралях. Это, конечно, можно сделать. Вопрос в том, нужно ли? То же самое со слежкой. Разве можно изучать передовые научные методы в отрыве от этики их реального применения? Вот в чем вопрос-то, мой дорогой коммандер. И вы это знаете, мы все это знаем. А посему, можем ли мы и дальше опираться на общепринятую доктрину, что решение вопроса о распределении ресурсов является прерогативой главного констебля?

— Надеюсь, вы не собираетесь высказать крамольную мысль, что нам следует иметь национальную полицию? — вставил Бероун. Он говорил без видимого интереса, его взгляд был устремлен вперед. Похоже, он думал: раз уж этот зануда вклинился в наш разговор, давайте подкинем ему предсказуемый сюжет и выслушаем его предсказуемое мнение.

— Нет, — охотно подхватил Мейплтон. — Но возможно, было бы лучше иметь таковую по доброй воле и осознанно, а не в явочном порядке. Де-юре, министр, а не де-факто. Что ж, вам будет чем заняться, коммандер; учитывая ваше участие в рабочей группе, скучно вам не покажется. — Он произнес это с легкой завистью. У Дэлглиша закралось подозрение, что Мейплтон сам хотел бы стать членом рабочей группы. — Полагаю, в этом и состоит привлекательность работы для такого человека, как вы, — добавил Мейплтон.

Интересно, для какого такого человека? — подумал Дэлглиш. Поэта, который больше не пишет стихи? Любовника, который техникой заменяет искреннюю привязанность? Полицейского, разочаровавшегося в полицейской службе? Вряд ли Мейплтон хотел его обидеть. Просто этот человек был столь же глух к языку, как и к людям.

— Никогда не задумывался о том, в чем состоит привлекательность моей работы, — ответил он. — Если не считать того, что она не скучная и оставляет возможность для личной жизни.

— В этой работе меньше лицемерия, чем в большинстве других, — с неожиданной горечью сказал Бероун. — От политика требуется выслушивать ложь, излагать ложь, закрывать глаза на ложь. Остается лишь надеяться, что мы в нее не поверим.

Не столько сами слова, сколько тон, каким они были произнесены, смутил Мейплтона. Но он решил отнестись к высказыванию Бероуна как к шутке и захихикал. Потом повернулся к Дэлглишу:

— Ну и каковы ваши ближайшие личные планы, коммандер? Помимо участия в рабочей группе, разумеется.

— Недельный курс лекций для старшего командного состава в Брамсхилле. Потом обратно сюда, организовывать новый отдел.