Читать книгу - "Агент на передовой - Джон Ле Карре"

Первая реакция матери-адвокатессы — настороженность. И как же я собираюсь открыть ей глаза? С учётом вероятных ограничений. Вообще, каковы они и кто их устанавливает? Контора или я сам? И как я буду отвечать на её вопросы, если они последуют? Об этом я уже подумал? И уверен ли я в том, что в какой-то момент меня не занесёт? Мы оба хорошо знали, насколько непредсказуемы реакции Стеф и что мы с ней легко заводимся. Прецедентов не счесть. Ну и так далее.

Как всегда, предостережения Прю были на редкость здравыми и обоснованными. Подростковый период у Стеф проходил кошмарно, о чём мне даже не надо было напоминать. Мальчики, наркотики, отчаянные перепалки — вроде бы обычные в этом возрасте проблемы, но она превратила их в своего рода искусство. Пока я курсировал между заграничными разведотделами, Прю тратила всё свободное время на увещевания учителей и администрации, посещала родительские собрания, штудировала научные книги и газетные статьи, спрашивала совета у разных служб в интернете, как усмирить одержимую дочь, и во всём, естественно, винила себя.

Я делал всё от меня зависящее, чтобы разделить эту ношу: прилетал домой на выходные, участвовал в тайных совещаниях с психиатрами, психологами и прочими «ами». Все они сходились на том, что Стеф обладает повышенным интеллектом — кто бы сомневался, — умирает от скуки среди сверстников, отвергает дисциплину как экзистенциальную угрозу и считает учителей невыносимо занудными. Ей нужен вызов, интеллектуальное окружение, отвечающее её запросам… Вывод, по-моему, до смешного очевидный, но только не для Прю, которая, в отличие от меня, излишне доверяет мнению экспертов.

Но вот наконец Стеф получила достойное интеллектуальное окружение в Бристольском университете, факультет математики и философии. Впереди у неё второй семестр.

— Что ж, расскажи ей.

— А тебе, дорогая, не кажется, что у тебя это лучше получится? — предлагаю я Прю, семейному оракулу, поддавшись минутной слабости.

— Нет, дорогой. Раз уж ты принял решение, лучше ей это услышать от тебя. Только помни, что ты легко срываешься. И пожалуйста, без самоунижения. Её это выводит из себя.

* * *

Внимательно изучив возможные локации (примерно так же я оцениваю риски сближения с потенциальным источником информации), я решил, что идеальным и самым естественным местом будет нечасто используемый горнолыжный подъёмник для слаломистов на северном склоне неподалёку от деревушки Гран-Террен. Подъёмник старого образца — наземный, с Т-образной перекладиной. Едешь рядышком, встречаться взглядами необязательно, никто тебя не услышит — слева сосновая роща, справа крутой склон прямо до равнины. Потом крутой спуск к началу подъёмника (он тут один) — быстро, с темы соскочить не успеваешь. Плюс наверху обязательная отсечка, так что все вопросы уже на следующем подъёме.

Сверкающее зимнее утро, идеальный снежный покров. Прю, сославшись на несуществующие проблемы с животом, устроила себе шопинг. Стеф всю ночь прогуляла с молодыми итальянцами, но, похоже, силы ещё остались, и она рада провести время с родным папочкой. Понятно, что, углубляясь в детали своего тёмного прошлого, я не могу выходить за рамки того, что никогда не был настоящим дипломатом, а только делал вид, вот почему мне не светили рыцарское звание и должность посла в Пекине, и теперь, когда я дома, пусть наконец с этим от меня отстанет, а то уже действует мне на нервы.

Я бы хотел ей рассказать, почему не позвонил в день её четырнадцатилетия, так как знаю, что осталась заноза. Я бы хотел ей объяснить, что сидел на эстонско-русской границе в сугробе и молился, чтобы мой агент сумел проскочить мимо погранцов, спрятавшись под дровами. Я бы хотел ей описать, что мы с её матерью испытывали в нашем посольстве в Москве под неусыпным наблюдением Конторы. Десять дней могло уйти только на то, чтобы бросить в потайной почтовый ящик секретную информацию или, наоборот, забрать её оттуда; один неверный шаг — и твоего агента, скорее всего, ждёт мучительная смерть. Но Прю твёрдо сказала, что московский тур — это часть её личной жизни, к которой она не желает возвращаться, и со свойственной ей прямотой добавила:

— И вряд ли ей так уж необходимо знать о том, что мы трахались перед скрытыми русскими камерами, дорогой.

Это когда мы наслаждались вновь обретённой половой жизнью.

* * *

Мы со Стеф хватаемся за перекладину — и поехали. Первый раз поднимаясь на вершину, мы болтаем о моём возвращении домой и о том, как плохо я знаю собственную страну, которой прослужил полжизни, так что, как ты понимаешь, Стеф, мне ещё о многом предстоит узнать и ко многому привыкнуть.

— То есть больше никакой шикарной выпивки из дьюти-фри, когда мы приезжаем к тебе в гости! — взвывает она, и папа с дочкой смеются от души.

Но вот мы отцепились и помчались вниз по трассе, Стеф впереди. Задан отличный мягкий старт для предстоящего разговора.

«Служить своей стране почётно в любом качестве, дорогой, — звучат в ушах слова Прю. — У нас с тобой могут быть разные взгляды на патриотизм, а для Стеф это проклятие человечества, уступающее только религии. И постарайся не шутить. Юмор в серьёзные моменты — ей в этом видится уход от разговора».

Мы ухватились за перекладину и снова едем наверх. Итак. Без шуток, без самоунижения, без извинений. Короткий отчёт, который мы набросали вместе с Прю, без всяких отступлений. Глядя прямо перед собой, я беру серьёзный, но не напыщенный тон:

— Стеф, мы с твоей матерью считаем: пришло время, чтобы ты кое-что про меня узнала.

— Я незаконнорождённая, — с готовностью подхватывает она.

— Нет. Я — шпион.

Она тоже глядит перед собой. Не так хотел я начать. Ладно. Я рассказываю по намеченному сценарию, она слушает. Без визуального контакта, а значит, без давления. Коротко, спокойно. Ну вот, Стеф, теперь ты всё знаешь. Мою жизнь сопровождала вынужденная ложь. Это всё, о чём мне позволено тебе рассказать. Я могу казаться неудачником, но на своей службе я добился определённого статуса. Она молчит. Достигнув вершины, мы слезаем. И снова спускаемся по склону. Она ездит быстрее, ну или ей нравится так думать, и я позволяю ей обогнать меня. Внизу у подъёмника мы встречаемся.

Мы стоим в очереди, Стеф в мою сторону не смотрит, но меня это не беспокоит. Она живёт в своём мире. Теперь она знает, что я тоже живу в своём мире, и это не какая-то там живодёрня для низколетящих пташек Форин-офиса. Стеф стоит впереди меня, поэтому хватает перекладину первой. Когда мы трогаемся, она спрашивает будничным тоном, приходилось ли мне кого-то убивать. Хмыкнув, я отвечаю: конечно нет, слава богу, и это чистая правда. Другие убивали, пускай опосредованно, но не я. Ни косвенно, ни чужими руками, ни, как выражаются в Конторе, за отрицаемым авторством.

— Никого не убивал. А преступление рангом пониже? — спрашивает она всё так же непринуждённо.

— Преступление рангом пониже… Я уговаривал ребят сделать то, чего без моих уговоров они бы не сделали.

— Что-то нехорошее?