Читать книгу - "Преступление в Орсивале - Эмиль Габорио"

– Соблаговолите присесть, сударь, – предложила служанка, – хозяин вот-вот придет: он дает распоряжения одному из своих подчиненных.

Старый судья не стал садиться: ему хотелось получше рассмотреть диковинную комнату, в которой он очутился.

Одну из стен всю целиком занимала вешалка, где была развешана самая причудливая и разношерстная одежда. Здесь были наряды для любого класса и состояния – от фрака с широкими лацканами по последней моде, с красной орденской ленточкой в петлице до черной суконной блузы головореза из предместья. На полке под вешалкой торчало на деревянных болванках не меньше дюжины париков всех оттенков. На полу выстроилась обувь на все вкусы. В углу стояли трости – столь богатый и разнообразный набор осчастливил бы любого коллекционера.

Между окном и камином – туалетный столик белого мрамора, с множеством кисточек, бутылочек с притираниями и баночек с опиатами и разноцветным гримом; эти принадлежности заставили бы побледнеть от зависти оперную диву. Вдоль другой стены расположились книжные шкафы, уставленные научными трудами. Преобладали книги по физике и химии. Середину комнаты занимал огромный письменный стол, где высились груды газет и всевозможных бумаг, – видно было, что лежат они здесь уже не один месяц.

Но самой необычной, самой удивительной вещью в комнате была висевшая рядом с зеркалом большая черная бархатная подушечка в форме ромба. В нее были воткнуты булавки с блестящими головками, причем головки эти складывались в буквы, составляющие два слова: Эктор и Фэнси. Эти имена, сиявшие серебряным блеском на фоне черного бархата, привлекали ваш взгляд от самой двери и были прекрасно видны из любого угла.

Судя по всему, то была записная книжка Лекока. Она должна была все время напоминать ему о тех, кого он преследует. И, надо думать, на этом бархате сменилось уже немало имен – он был изрядно посечен.

На письменном столе лежало раскрытое недописанное письмо; папаша Планта склонился над ним, но нескромное любопытство его оказалось тщетным: письмо было зашифровано.

Едва старый судья успел хорошенько все осмотреть, как скрип отворяющейся двери заставил его обернуться. Перед ним стоял человек примерно его лет, с почтенной внешностью, с изысканными манерами, несколько плешивый, в очках с золотыми дужками, одетый в халат из тонкой светлой фланели. Папаша Планта поклонился.

– Я жду господина Лекока… – начал он.

Человек в золотых очках весело, от души расхохотался и радостно захлопал в ладоши.

– Да неужто вы меня не узнали, господин Планта? Присмотритесь-ка внимательнее, ведь это я, Лекок!

Чтобы убедить мирового судью, он снял очки. Пожалуй, глаза были Лекока, голос тоже его. Папаша Планта опешил.

– Ни за что бы вас не узнал, – заверил он.

– Я в самом деле несколько изменил свою внешность. Принял облик начальника канцелярии. Что поделаешь – такое ремесло! – Пододвинув гостю кресло, он продолжал: – Приношу вам глубочайшие извинения за то, что при входе вы подверглись столь дотошному допросу. Поверьте, я и сам не рад, что вынужден прибегать к подобным предосторожностям. Я вам уже рассказывал, каким опасностям подвергается моя жизнь; даже дома я не могу быть спокоен. Не далее как на прошлой неделе является посыльный с железной дороги и говорит, что ему велено доставить мне пакет. Жануй – это моя служанка, она провела десять лет в Фонтевро^[16], так что нюх у нее первоклассный, – не заподозрив ничего худого, впускает его. Он протягивает мне посылку, я уже готов ее взять, как вдруг – пиф-паф! – раздаются два выстрела. В посылке был револьвер, обернутый в клеенку, а мнимый посыльный оказался беглым каторжником из Кайенны, которого я арестовал в прошлом году. Да, я чудом остался жив!

Эту ужасную историю он рассказал беззаботным тоном, словно речь шла о самом заурядном событии.

– Однако, – перебил он сам себя, – было бы крайне глупо морить вас и себя голодом в ожидании рокового удара. – Он позвонил, явилась усатая дама. – Жануй, – сказал он, – подавай завтрак на две персоны и вино получше, да поторопись.

Судье было нелегко со всем этим освоиться.

– А, вижу, вы смотрите на мою Жануй, – заметил Лекок. – Сущий клад! Холит меня, как ребенка, пойдет за меня в огонь и в воду. А уж какая сильная! В тот раз я ее еле-еле удержал: она чуть не задушила мнимого посыльного. Вообразите, я выбрал ее среди чуть ли не четырех тысяч преступниц, отбывающих наказание, и взял в услужение. Она сидела за детоубийство и поджог. Теперь это честнейшее создание на свете. Готов побиться об заклад: за три года, что она служит в доме, ей ни разу и в голову не пришло украсть у меня хотя бы су.

Папаша Планта слушал вполуха и ждал подходящего момента, чтобы прервать этот поток похвал, воздаваемых Жануй, – похвал, быть может, вполне заслуженных, но, по его мнению, не вполне уместных, и вернуть разговор к вчерашним событиям.

– Быть может, с утра вам не до меня, господин Лекок? – начал он.

– О чем вы говорите? Вы же видели мою вывеску при входе? «Всегда начеку». Нынче утром я уже успел побывать по делам в десяти местах и дать поручения троим подчиненным. Таким, как я, некогда лодырничать! Я даже добрался до «Кузницы Вулкана» и расспросил там о бедняге Гепене.

– И что вам рассказали?

– Мои догадки подтвердились. Он и в самом деле в среду, без четверти десять, разменял у них банкноту достоинством в пятьсот франков.

– Следовательно, он спасен?

– Почти. Спасение будет полным, когда мы разыщем мисс Дженни Фэнси.

Старый судья не сумел скрыть некоторого неудовольствия.

– Ну, это дело долгое, – заметил он, – да и непростое.

– Вот еще! Она у меня здесь, на подушечке, и, если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего, к вечеру мы ее найдем.

– Вы в самом деле на это надеетесь?

– Кому-нибудь другому, сударь, я ответил бы: я в этом уверен. Подумайте только: эта особа была любовницей графа де Тремореля, человека заметного, баловня моды. Девица, полгода кряду поражавшая блеском роскоши весь Париж, даже если она снова скатывается на дно, не исчезает бесследно, подобно камню, брошенному в болото. Когда нет больше друзей, остаются заимодавцы – они выслеживают ее, не упускают из виду в надежде, что рано или поздно ей снова улыбнется счастье. Она о них не беспокоится, воображает, будто о ней забыли, но это заблуждение. Есть у меня одна знакомая торговка нарядами. По части дам полусвета это Вапро и Боттен^[17] вместе взятые. Эта почтенная женщина не раз оказывала мне услуги. Если вы не против, мы вместе посетим ее после завтрака, и не пройдет двух часов, как она добудет нам адрес нашей мисс Фэнси. Ах, мне бы такую уверенность, что мы схватим Тремореля!